Так берегись

– В этом как раз ничего удивительного, – отмахнулся Кофа. – Такое развитие ситуации я заранее мог предсказать. Собственно и предсказывал – Джуффину. Мы с ним всё взвесили и решили, что перекрывать пути к пустырю не имеет смысла. Если люди хотят, пусть ходят. Никакого вреда от этой повозки, вроде бы, нет, зато польза вполне очевидна. Я имею в виду, что если уж человек вбил себе в голову, будто его ждёт удача, потому что он видел страшную грохочущую повозку, велика вероятность, что от самой этой веры у него и правда лучше пойдут дела.

К тому же Джуффину любопытно посмотреть, что из этого выйдет, – подумал я. Говорить не стал, но то ли Кофа прочитал мои мысли, то ли у него самого были примерно такие же, по крайней мере, он сказал:

– Уверен, Кеттарийцу просто до смерти интересно, что из этого выйдет. Я-то поначалу ждал неприятностей – что кто-то сдуру залезет в повозку и потом вместе с ней исчезнет, или просто зазевается и попадёт под колёса, да мало ли что ещё. Но, справедливости ради, никаких неприятностей пока не было. Вместо неприятностей там начался балаган. Уже целые толпы по пустырю ночами гуляют. И некоторые музыканты сообразили, что можно легко понравиться и запомниться публике, если на том пустыре играть. Потом туда заявился бродячий продавец светящихся вееров по имени Хабба Урашти. Вовсю нахваливал свой товар, объяснял доверчивым горожанам, что этими специальными веерами надо махать повозке, внутри которой, несомненно, сидят волшебные духи и демоны из иных миров, готовые платить удачей за красивые зрелища, а что может быть красивее сияющих в темноте вееров. Дело пошло; не уверен, что люди вот так сразу ему поверили, просто ночью на пустыре любые игрушки будут пользоваться спросом – потому, что они там есть. За Хаббой Урашти подтянулись братья Ярайнис с вином и девчонка с едой, и это, помяни моё слово, только начало. Уже к лету будет у нас новая ежедневная ярмарка. Ночная, на пустыре. Что, на самом деле, очень неплохо для этого заброшенного района, а значит, и города в целом. Лёгкая у тебя рука, сэр Макс!

– У меня? – опешил я.

– Ну, всё-таки наваждение твоё, а не чьё-то, – напомнил Кофа. – С тебя эта история началась. Так что шутки шутками, а ты и правда имеешь полное право на проценты с дохода будущей ярмарки…

– Да уж, – вздохнул я. – Проценты с дохода от торговли вином и сосисками – именно то, что мне позарез необходимо вот прямо сейчас. Наложу лапу на заработок бедных торговцев и буду бесстыдно купаться в роскоши, раз других развлечений пока не светит. Для начала заведу уладас. Пусть меня носят по городу, как куманского вельможу, благо на это сил пока что хватает. С утра до вечера могу горделиво возлежать.

– Да ладно тебе, – сочувственно сказал Кофа. – Не так всё ужасно, чтобы заводить уладас.

«Не так всё ужасно» – это была правильная формулировка. То есть ужасно, но в меру. Ровно настолько, чтобы жизнь не казалась мёдом. Да и жизнью, скажем так, через раз.

Когда-то очень давно, когда я только начал работать в Тайном Сыске, сэр Джуффин Халли упорно не давал мне никаких отпусков, даже обычный выходной, чтобы по-человечески выспаться, удавалось выпросить очень редко, после долгой торговли; иногда я пытался возмутиться такой вопиющей несправедливостью, но шеф только смеялся: «Сам заскучаешь, ты не рождён для праздности, сэр Макс».

Я тогда думал, он просто глумится, как начальству положено, но оказалось – дело говорит. Я действительно не рождён для праздности. Для чего угодно, только не для неё. Вынужденно пробездельничав почти четыре дюжины дней, я в этом окончательно убедился. Можно сколь угодно приятно проводить время с друзьями, валяться в постели с книжками, обедать четырежды в день и даже чувствовать себя вполне счастливым во все моменты, когда держат ноги и не особо сильно кружится голова, но без работы в Тайном Сыске и суматошной беготни по городу я – это уже не совсем я.

Грех жаловаться, конечно; я, собственно, и не жаловался. С тех пор как вечная тошнотворная слабость из необъяснимой напасти превратилась в закономерное следствие принятого мною самим решения, терпеть её стало довольно легко. По крайней мере, я чувствовал себя не разнесчастной жертвой, а, самое худшее, дураком, сделавшим неправильный выбор, который, при желании, можно в любой момент изменить. Не то чтобы я собирался, но сама по себе возможность изменить решение мне нравилась. Позволяла ощущать себя не бедняжкой, чью силу пожирает хищное наваждение, а благодетелем, делающим подарок. Чересчур щедрый, самому не по средствам, но это как раз совершенно нормально, меры я ни в чём никогда не знал.

На пустырь, через который по ночам проезжал мой призрачный поезд, я и правда больше не ходил. Но не потому, что дал обещание Шурфу и Джуффину; строго говоря, никаких обещаний я им не давал. Они и не требовали, только сказали – порознь, в разное время, но примерно одно и то же: «Надеюсь, ты сам понимаешь, что тебе пока лучше туда не соваться», – и я ответил: «Да, понимаю», – потому что и правда всё сам понимал.