Так берегись

– Тебя так сильно впечатлила эта мёртвая женщина? – спросил Шурф.

Я хотел объяснить, что меня впечатлило всё сразу – женщина, удивительные миры за окном, невероятные истории, которые она рассказывала, и, конечно, сам поезд, потому что пробудил во мне память о тех временах, когда я больше всего на свете любил поезда, мечтал уехать на каждом из проезжающих мимо, всё равно в каком направлении, лишь бы неизвестно куда. Но не успел даже начать, потому что мой друг добавил:

– Штука в том, что ты помнишь, как сам был одиноким мечтателем, который, в итоге, смог удрать в неизвестность. А женщина, которая сейчас кажется тебе даже более достойной такой прекрасной участи, не смогла. И это, как тебе сейчас представляется, несправедливо? Поэтому, кроме твоей естественной очарованности красивым и сложным наваждением, есть кое-что посерьёзней? Выдуманный на ровном месте, абсурдный, но от этого не менее очевидный для тебя самого долг?

– Вот откуда ты такой умный на мою голову, – вздохнул я. – Вообще ничего от тебя не скроешь. Даже то, что успешно скрывал от себя.

* * *

– Чему я никогда не перестану удивляться, так это способности наших горожан из всего устроить развлечение, – сказал сэр Кофа.

Я бы с удовольствием подхватил и развил эту тему, но прямо сейчас не мог, поскольку рот был занят Тысячеликим Супом, попробовать который Кофа меня, собственно, и привёл в один из маленьких трактиров со скромными интерьерами и заоблачными ценами, существующих чуть ли не со дня основания города, но известных лишь немногим избранным знатокам. Чтобы попасть в трактир «Радость Йохира»[7], мы сперва приехали на одну из самых удалённых окраин Левобережья, где роскошные виллы столичных богачей постепенно сменяются полуразрушенными загородными усадьбами эпохи Хоттийской династии и новенькими домами умеренно зажиточных горожан, соблазнившихся относительной дешевизной земли на краю престижного Левого берега, а потом некоторое время пробирались по едва заметной тропинке через то ли заброшенный сад, то ли, напротив, ухоженный лес.

Однако Тысячеликий Суп, несомненно, стоил таких усилий. Удивительная даже по нашим нынешним меркам еда: каждая новая ложка разительно отличается от предыдущей не только вкусом, но и консистенцией, и температурой. Густое горячее кислое внезапно сменяется жидким сладким ледяным, после чего может последовать нечто жгучее, дрожащее как желе, или прохладное горькое пенное, причём последовательность этих перемен совершенно непредсказуема, всякий раз для каждого едока своя; короче говоря, за таким обедом особо не побеседуешь, напряжённый диалог с Супом затягивает, как детектив. Кофа, собственно, тоже сперва не особо рвался общаться, он просто гораздо быстрее доел.

Поэтому я только кивнул и выразительно взмахнул ложкой – дескать, помилосердствуйте, у меня тут еда. Сэр Кофа кивнул и умолк, дожидаясь, пока я узнаю, чем дело кончилось, в смысле, расправлюсь с Супом. Заодно трубку набил.

– А о каком развлечении речь? Что на этот раз придумали? – спросил я после того, как пришёл в себя от последней ложки, оставившей потрясающее послевкусие и горькую досаду, что именно этого ощущения никогда не получится повторить, сколько порций ни заказывай. Многие не любят Тысячеликий Суп именно за этот подвох: невозможность повторить, если понравится. Сэр Шурф, которого неконтролируемое поведение Супа раздражает до крайности, говорит, что это еда не для гурманов, а для любителей приключений. То есть как раз для меня.

– О развлечении, которое устроили из твоей гремящей повозки, – ухмыльнулся Кофа.

Не то чтобы он не был способен выучить короткое слово «поезд». Для могучего интеллекта ничего невозможного нет. Сэр Кофа Йох просто из принципа не соглашается называть поезд «поездом», ворчит, что не было в языке такого слова, прекрасно без него обходились, и теперь незачем заводить. Ему нравится выглядеть консерватором. А у человека, по роду службы вынужденного всегда быть в курсе новейших достижений магии, техники, моды, искусства и всего остального, не так уж много возможностей деятельно проявить свой консерватизм. Поэтому поезд всегда будет для Кофы «гремящей повозкой», и хоть ты тресни. Впрочем, лично мне так даже больше нравится. «Гремящая повозка» – смешно звучит.

– Из поезда устроили развлечение? – переспросил я. – Но какое? И кто?

– А то ты не в курсе? – опешил Кофа.

Я отрицательно помотал головой.

– Ну ты даёшь. Как такое вообще возможно – жить в столице, быть общительным человеком и при этом не знать новостей, о которых судачит весь город?