Так берегись

– Да ладно тебе, – отмахнулся он. – Я примерно такой же, каким всегда был. Просто вслух говорю несколько больше, чем ты привык от меня слышать. Да и то исключительно из расчёта, что моя откровенность хоть немного тебя развеселит.

– Всё-таки не зря в Уандуке уверены, что все угуландские колдуны конченые психи, – невольно улыбнулся я.

– Разумеется, не зря, – невозмутимо подтвердил Шурф. – Это обязательное условие. Я бы сказал, минимальное базовое требование. Просто специфика вхождения в нашу магию именно такова. Поэтому, кстати, тебе с самого начала было так легко ей учиться. Да и мне не то чтобы тяжело.

– Да уж. Ладно. Ты цел, и это отлично. Вопрос, надолго ли.

– Почему вдруг это вопрос? – искренне удивился он.

– Да потому что я, если помнишь, силу не однократно, а постоянно терял.

– Просто ты как был очарован этим наваждением, так и остался, – пожал плечами мой друг. – А я теперь испытываю к нему совершенно естественную в моём положении неприязнь. Я не настолько утончённая натура, чтобы продолжать любить то, что попыталось меня убить. Возможно, со временем я смогу перечитывать конспекты, которые ты для меня делал, и свои записи если не с прежним исследовательским энтузиазмом, то хотя бы без нынешнего отвращения. Но о любви, открывающей наваждению доступ к моей силе, и речи больше не может быть.

– Всё-таки ты на удивление разумно устроен.

– Скорее уж ты на удивление неразумно, – вздохнул он. – Как можно продолжать всем сердцем любить то, что чуть тебя не погубило, этого мне никогда не понять.

Если бы не эта способность, мне бы уже давным-давно любить было нечего, – мрачно подумал я. Но вслух сказал:

– В общем, ясно, что надо звать Джуффина. Без него точно не обойтись. Причём звать его придётся прямо сюда. Меня из Холоми пока лучше не выпускать.

– Почему это?… – начал было Шурф, но тут же кивнул: – Да, ты прав. Она же твои мысли может читать.

– На самом деле я не уверен, что стены Холоми действительно скрывают меня от Агаты, – признался я. – Надеюсь на это, но точно не знаю. И не узнаю, пока сам её не увижу и не поговорю. У нас, к сожалению, односторонняя связь. Но если уж мы с тобой здесь спрятались в надежде, что стены Холоми действуют как укрытие, надо оставаться последовательными. Нелогично теперь выходить отсюда на улицу – со всем этим ужасом, который творится у меня в голове.

– Нелогично, – кивнул Шурф. – Но ты же здесь чокнешься.

В ответ я так зверски зевнул, что челюсть заныла. Сказал:

– Для начала я здесь просто усну. Устал как неведомо что. И вино твоё хуже любого снотворного. В смысле, гораздо лучше. В общем, валит с ног. А когда высплюсь, чокнусь, конечно. Поэтому приходи меня навестить. И приводи с собой Джуффина для компании. Буду развлекать вас бессмысленными выкриками. И безумным хохотом – тебе он, вроде бы, в моём исполнении нравится? Ай, прости, перепутал. Не тебе.

* * *

Самое удивительное, что я действительно рухнул на тюремный матрас, по сравнению с которым даже кровати в роскошных куманских отелях, то есть «дворцах отдохновения для утомлённых странников», как они там называются – грубо сколоченные лежанки, и мгновенно уснул, предоставив Шурфу самостоятельно улаживать организационные вопросы со стражниками и комендантом. Он, судя по всему, отлично с ними договорился, по крайней мере, проснувшись, я обнаружил, что укрыт одеялом, а в изголовье стоит поднос с кувшином воды, жаровней, на которой греется камра, и таким запасом еды, что гостей принимать можно. Но гостей-то как раз и не было. Слишком рано я подскочил. И даже голова, как назло не болела, не отвлекала от мрачных мыслей. Слишком мало я, получается, выпил; ну, это вечная моя беда.

– Агата, – сказал я вслух, – мать твою, девочка, дорогая, на хрена ты всё это затеяла? Так же отлично всё было. Ну может быть, только мне отлично, а тебе – не очень. Но, как ты сама всегда говорила, гораздо лучше, чем ничего.

Ссориться с отсутствующей собеседницей, которая вряд ли вообще тебя слышит, довольно удобно: по крайней мере, гарантированно никто не возразит. Но со стороны подобное поведение подозрительно смахивает на безумие, насчёт которого я вчера так искромётно шутил. Поэтому я заткнулся. Но, к сожалению, мрачные мысли не становятся оптимистическими только потому, что мы перестали произносить их вслух.

– Очень мило с твоей стороны подвергнуть себя добровольному заключению, – сказал сэр Джуффин Халли. – Все бы государственные преступники так поступали, отличная настала бы жизнь! Впрочем, их-то никто даже во двор Холоми не пустит до вынесения приговора. А ты ловко воспользовался служебным положением и связями. И тут схитрил!

Шеф стоял на пороге внезапно открывшейся двери, и вид имел такой неподдельно суровый, что я внутренне содрогнулся, как и положено матёрому уголовнику перед допросом у самого господина Почтеннейшего Начальника столичного Тайного Сыска. И только потом обрадовался – тому, что он наконец-то пришёл. Правда почему-то без Шурфа. Но не в моём положении привередничать. Надо брать, что дают.