Так берегись

Пока в моей голове проносились эти сумбурные мысли и ещё сотня других, не то чтобы шибко разумных, или хотя бы оптимистических, дверь отворилась, и на пороге возник заспанный страж. Неразборчиво пробормотал что-то вроде: «Хорошая ночь, господин комендант приказал, я вас проведу», – запер за нами и потопал по освещённому тусклыми газовыми светильниками коридору, то и дело оборачиваясь, чтобы убедиться, что мы идём следом. На его недовольном лице явственно читалось осуждающее недоумение: «Ну начальство и развлекается! Будто трактиров в городе мало, вечеринку в Холоми им подавай!»

Наконец он открыл дверь одной из камер. Пропустил нас, сказал:

– Мы к приёму гостей не готовились. Но если хотите поесть или выпить, скажите, я повара разбужу.

– Спасибо, – поблагодарил его Шурф. – Ничего больше не требуется. Пусть повар спокойно спит.

– Вы беспредельно милосердны, – совершенно серьёзно ответил стражник. И поклонился нам так глубоко, как даже при Королевском дворе не принято. По крайней мере, не при нынешнем Короле.

Тяжёлая дверь захлопнулась и сразу исчезла, так уж здесь всё устроено: пока находишься в камере, тебя окружают только гладкие стены без намёка на выход. Меня это, помню, ужасно нервировало, так и подмывало потребовать оставить дверь слегка приоткрытой – просто чтобы она была видна.

Но сейчас отсутствие двери было наименьшей из моих проблем.

Я рухнул в тюремное кресло, невероятно удобное, подобных я до сих пор не встречал – ни в доме Джуффина, сибарита, каких ещё поискать, ни в резиденции Ордена Семилистника, хотя в магическом Ордене разобраться с мебелью, по идее, раз плюнуть, ни в замке Рулх; последнее, впрочем, неудивительно, «жизнь при Королевском дворе» – антоним слова «комфорт» со времён первых Гуригов. А «заключение в Королевской тюрьме», напротив, его синоним. Жизнь очень смешно устроена, и это она молодец, оставляет нам шанс не свихнуться, в самый последний момент, уже на грани безумия обнаружив очередное «очень смешно».

– Совет перестать волноваться в моих устах сейчас прозвучит довольно нелепо, это я и сам понимаю, – сказал сэр Шурф. – Но ты бы всё-таки подышал, как я тебя учил. Всегда лучше быть в хорошей форме, чем в ней не быть.

С этими словами он достал из кармана своей магистерской мантии здоровенную бутылку тёмного стекла. Объяснил:

– Надо отметить моё возвращение к жизни. Есть такая примета: если сразу не обмоешь приобретение, оно не пойдёт впрок. Не стоит её игнорировать, когда приобрёл не новый столовый сервиз, а жизнь.

Ты всё-таки суеверный, как деревенский колдун, – подумал я, но вслух ничего не сказал, потому что в этот момент как раз выдыхал, медленно-медленно; ну, то есть по моим меркам медленно, всего-то на счёт шесть, но лучше так, чем никак. Гораздо лучше. В отличие от примет, дыхательные упражнения отлично работают. Поэтому когда я взял стакан, рука у меня не дрожала… ладно, почти не дрожала. Не так сильно, чтобы на хрен всё расплескать.

– Ты попёрся кататься на поезде? – наконец спросил я, потому что молчание было невыносимо. Да и что толку молчать. Случившиеся события не отменятся только от того, что мы ещё целых две минуты не будем о них говорить.

– Как бы да, но всё-таки нет, – сказал мой друг. Подумал и добавил: – Отчасти, можно сказать, попёрся. Но не совсем.

Я посмотрел на него с откровенным ужасом. И это говорит мастер отточенных формулировок, которому прежде не было равных? Это мы со Смертным Шаром всё-таки напортачили? То есть надо было приказать ему вернуть заодно и ясный ум?

Шурф поймал мой взгляд и вдруг рассмеялся, так беспечно и заразительно, словно мы не в Холоми сидели, а гуляли по переулкам старой части Кумона. Или вообще по Тёмной Стороне.

– Понимаешь теперь, как с тобой всегда трудно? – сквозь смех спросил он. – Этот вечный вопрос: «На этот раз он окончательно чокнулся, или опять просто так ерунду несёт и сейчас перестанет?» – точного ответа на который никогда не узнать.

– Да ладно тебе, – невольно улыбнулся я. – Я-то всегда примерно одинаковый. А ты обычно формулируешь очень точно. На контрасте получается мощный эффект.