Тайный заговор Каина

— Что вы собираетесь там делать? — возмутился брат. — К чему вся эта секретность вокруг попытки самоубийства?

— Это не попытка самоубийства, — еле слышно произнес доктор.

— Не попытка? — спросил брат дрогнувшим голосом. — Тогда что же это?

Доктор остановился и, опустив глаза, упорно разглядывал лежащий на полу ковер, как будто увидел его впервые. Затем тихо и очень быстро, почти скороговоркой, произнес:

— Господин Эйлерс вам все сейчас объяснит. Он ждет вас в моем кабинете. — Сказав это, Хесс облегченно вздохнул и оторвал взгляд от пола.

— Кто такой господин Эйлерс? — спросил я.

— Инспектор полиции. — Доктор наконец перестал ходить по комнате и несколько успокоился. — А теперь прошу вас пройти со мной.

В детстве мы жили в доме с плоской крышей, огороженной стеной. На этой крыше росла березка. Должно быть, ветер занес семечко в трещину в стене. Крыша была как раз над нашей квартирой, и мы избрали ее нашим любимым местом отдыха. Во время летних каникул мы с братом проводили там все дни. Нежный зеленый росток, растущий из трещины, ужасно заинтересовал нас.

Мы осторожно расширили трещину, заполнили ее землей и поливали. Побег рос быстро, и вскоре мы с удивлением поняли, что это не просто травинка или куст, а настоящая береза. За два года она выросла на целый метр, а ее грациозный, изогнутый в виде буквы «L» ствол украсился несколькими тоненькими веточками с листочками. Но однажды трубочист, не знавший, что это наше деревце, вырвал его с корнем и бросил во двор.

Мы были ужасно огорчены, а Софи даже заплакала. Прошла осень, кончилась зима, а когда пришла весна, произошло маленькое чудо. Я обнаружил это, забравшись в один из прекрасных мартовских дней на крышу. Из трещины в стене выглядывал новый росток. У нас на крыше снова росла береза.

В то время мы с братом ходили в ближайшую среднюю школу, а мать в редакции назначили заведующей отделом искусств. Прошло уже почти два года с тех пор, как отец умер от сердечного приступа.

Мать отказалась поехать на похороны, Вернер тоже. Но, уступив наконец моим настойчивым требованиям и вызывающему поведению, она в конце концов разрешила мне поехать в последний раз проститься с отцом. Мне было всего двенадцать лет, и поездка стала для меня волнующим приключением.

Отца похоронили на мюнхенском Лесном кладбище. Это были похороны средней руки, не богатые и не бедные. Людей собралось немного. Вдова отца, еще несколько незнакомых мне женщин. Пришли коллеги отца — музыканты. Был чудесный летний день, жаркий и тихий. Кладбищенский покой нарушало щебетание маленьких птичек в кронах высоких старых деревьев, окружавших кладбище. Но я не замечал ничего вокруг. Я стоял рядом с вдовой отца. Она тихо плакала под своей черной вуалью. Я был вне себя от горя, но изо всех сил старался сдерживать слезы.

Отец очень любил Девятую симфонию Бетховена и просил, чтобы струнный квартет сыграл ее третью часть над его могилой. Друзья из оркестра исполнили его волю и сыграли Adagio molto е cantabile.

«Для меня третья часть Девятой симфонии означает… означает преображение, — однажды сказал отец. Сказал он это робко, словно стыдясь своих слов. — Торжественная, благодарственная песнь человека, избавившегося наконец от страданий… Может быть, это песнь смерти…»

Страдания отца закончились. Даже теперь я вспоминаю о нем со смешанным чувством любви и скорби. Моя мать тоже умерла много лет назад. Ее я тоже любил, хотя сейчас не могу вспомнить ее лица. Но лицо отца я представляю вполне отчетливо.

Звуки музыки плыли над кладбищем, нарушая привычную здесь тишину. Молодая вдова взяла меня за руку. Она не разговаривала со мной ни тогда, ни позже. Кто-то дал мне лопату, и я бросил в могилу немного земли, повернулся и пошел прочь. Мне казалось, что в знойном голубом небе среди белых кучевых облаков я вижу своего отца. Я шел среди могильных рядов к выходу и, подняв глаза к небу, шептал: «Я тоже стану музыкантом. Клянусь…»

Музыка — это было замечательно. Конечно, отец у меня тоже был замечательным, что бы там ни говорила мать. И мне было совершенно безразлично, что она скажет на это. Я буду заниматься музыкой, так же, как это делал отец.

На вокзале я успел купить и съесть бутерброд в буфете, до отказа забитом людьми, которые раздраженно толкали друг друга, задыхаясь от запахов горячего кофе и пива. Мне почему-то было неприятно их видеть, хотя сначала эта поездка казалась очень увлекательной. Теперь же я хотел поскорее остаться один. Перед самым отходом поезда я купил в киоске мюнхенскую газету, и, когда поезд тронулся, я, забившись в уголок дивана, стал машинально листать ее, пока мое внимание не привлекло знакомое имя. Имя автора. Это был короткий рассказ — о начале и конце, о жизни земной и жизни вечной — очень трогательный, полный символов рассказ, без излишней сентиментальности. Вернер писал современным стилем, на основе реальных фактов, и это всегда приносило ему успех.

«Вернер написал рассказ! И опубликовал его не в той газете, где работает мать, а совсем в другой!» — Я ликовал.