Тайный заговор Каина

— Он доверяет мне, даже слишком! Но слишком многое говорит против меня, так что он даже не может предположить, что я способен на что-то еще. Ты для него — головоломка. Ты уже заметил это, правда?

Я кивнул.

— Прекрасно. В четверг вечером вы должны быть в «Стрип-клубе». В половине десятого в тюрьме происходит смена караула.

— Я знаю.

— В десять часов, если все пойдет гладко, Делакорте будет уже на свободе. Меня об этом известят по телефону и…

— Где ты будешь в это время?

— В Бремене, конечно. В своем номере. Меня тоже не должно быть в Трювеле. В конце концов я тоже под наблюдением. И только когда Делакорте будет свободен, я смогу покинуть Бремен. Вот тогда-то и начнется моя работа. Сразу, как только я получаю известие о побеге, я звоню во Франкфурт человеку, который принесет тебе рукописи. Правильно?

— Верно.

— Это довольно объемистая пачка. Мой человек принесет ее в «Стрип-клуб».

— Но это может привлечь внимание.

— Нет, не привлечет. Он подъедет на фургоне для доставки покупок и заказов на дом. Шампанское и тому подобное… Просто поздняя доставка. Рукописи будут в коробке. Ты на месте проверишь их достоверность и полноту объема.

— А если их не будет?

— Они будут.

— Хорошо. Ну, а если все-таки их не будет?

— Ты поднимешь тревогу. Позвонишь Парадину и так далее. Ты позвонишь ему, если не получишь до половины одиннадцатого. Но ты позвонишь ему в любом случае, хорошо?

— Хорошо, позвоню.

Вернер встал и начал мерять шагами комнату. Пепел с его сигареты падал на пол. Он этого не замечал.

— А что будет, если я обо всем доложу Парадину?

Он резко остановился. Его губы исказила презрительная ухмылка.

— Если ты сделаешь это, братишка, — сказал Вернер, — то жить тебе останется немного. Совсем немного. Лилиан будет первой. И очень даже быстро. Я хочу, чтобы тебе это было совершенно ясно, потому что мы уже просчитали подобную возможность. Ты, наверное, уже успел это заметить. Я надеюсь, ты веришь мне?

— Да, — сказал я. — Ничего другого не остается.

«И все же я должен сделать это, — подумал я. — В любом случае и несмотря ни на что я должен сделать это. Я должен представить все так, словно в том, что операция провалилась, виноват один только Вернер. И у меня уже появилась идея, как это можно сделать».

— Как Лилиан? — спросил меня брат.

— Прекрасно.

— Она все еще говорит, что ни при каких обстоятельствах не хочет видеть меня?

Я кивнул.

— Плохо, плохо, — скорчил он гримасу и потер подбородок. — Если бы я только знал, почему она так боится меня?

— Боится?

— Да, боится, — подтвердил он. — Ты сам посуди. Здесь может быть только одно объяснение. Она меня боится. Но почему?..

Вскоре он ушел. Я выключил диктофон, думая, что нужно всего лишь немного удачи, чтобы со мной, Лилиан, Мински и Рашель не случилось ничего страшного. Если мой план рухнет, у меня не останется ничего, кроме надежды на побег.

Возвращаясь в гостиницу, я извлек пленку из фотоаппарата Мински, и сейчас она была уже на пути во Франкфурт.

У меня вдруг возникло необъяснимое чувство оптимизма. Не найдя убедительной причины для этой моей внезапной уверенности, я приписал все тому, что я только что увидел, как сильно боится Вернер.

Я записал последние события в самых мельчайших подробностях, во всем следуя указаниям Вернера. Проговорив с диктофоном почти два часа, я аккуратно спрятал ленту с записью в сумку, которую, в свою очередь, уложил в чемодан. Ключ от чемодана я спрятал в карман и вышел из комнаты. Я должен был перекусить. Как только я вышел из лифта, кто-то окликнул меня по имени. Это был Пьер, бармен, махавший мне рукой из-за стойки своего бара. Я подошел к нему. В баре было несколько человек. Мягкая музыка наполняла небольшое интимное помещение.

Пьер светился от радости.

— Герр Марк, я кое-что хочу показать вам! Посмотрите сюда, — сказал он.

Мы стояли на входе в большой обеденный зал. За столом в дальнем конце комнаты я увидел инспектора Эйлерса и блондинку, лет примерно сорока — его жену. Они, видимо, были слишком счастливы друг с другом, чтобы заметить нас.

— Они снова вернулись друг к другу, — сказал Пьер, довольно улыбаясь. Он, должно быть, заметил немой вопрос в моих глазах, потому что сразу начал объяснять: