– Послушайте, Шлоцер, – усмехнулся Коган. – Вы ведь хотите жить? Вы просто поймите и примите одну простую мысль, что для вас эта война уже закончилась. Вы уже никто, вы просто человек, выброшенный из истории. Если ваша вина велика, то вас застрелят и закопают в яме, и никто и никогда не узнает о вашей судьбе, о вашей могиле. Вы уже никто для своего начальства и своего народа. Скоро закончится война, и немцы проснутся от этой страшной спячки и поймут, что они натворили руками таких, как вы, руками Гитлера, которого они почему-то боготворили. А на его руках и ваших руках миллионы жизней ни в чем не повинных людей. Их вина только в том, что вы так решили, что они недостойны жить. А ведь это геноцид, это преступление против человечества. Ваших хозяев будет судить международный трибунал, а вот вы и вам подобные просто сдохнете в безвестности и презрении. Но у вас есть выход. Помочь нам и сохранить жизнь. Вас отправят в лагерь трудом искупать вину против советского народа. Придет время, и вы вернетесь домой, но в другую Германию, где нацисты и изуверы перестанут быть героями, а ваши солдаты, погибшие на фронте, будут считаться жертвами Гитлера и его клики. Вы осознайте все это и взвесьте. Поворота не будет, Германия проигрывает эту войну катастрофически. Теперь уже и войска наших союзников высаживаются в Европе. И вермахт, который отступает на восточном фронте на всех направлениях, теперь получит еще один фронт. Знаете, как говорят у русских тем, кто взвалил на себя непосильную ношу и с ней не справляется? Пупок развяжется! Вы уже надорвались, и пощады вам не будет. Но вы еще можете спасти себе жизнь и остаться в живых. Даже сможете вернуться домой. Хорошо, что вы сдуру не нажали на спусковой крючок там в подвале, где я висел. А то сейчас ваш труп уже обгладывали бы крысы. А вы вот сидите, вам медицинскую помощь оказали, кормят. Мыло дали и чистое полотенце.
– Так что? – Шелестов вопросительно вскинул одну бровь, продолжая все так же методично покачивать носком сапога. Какую службу вы здесь представляете?
– СД, – ответил немец, и от отчаяния на его глазах навернулись слезы.
– Звание?
– Обершарфюрер.
– Даже не офицер, – покачал Коган головой. – Наверное, после этой операции обещали офицерские погоны и железный крест?
– Да, мне обещали, – признался немец.
– Кто ваш начальник, как его зовут? Кто руководитель всей операции от СД здесь в Бухаресте?
– Я не знаю руководителя. Его называют Рихард, но я его никогда не видел и не разговаривал с ним. Мой командир Ульрих Зауэр. Он офицер СД, но его звания я не знаю. От него я получал приказы.
– А теперь я задам еще один вопрос, Шлоцер, – сказал Шелестов. – Один из самых главных вопросов. Вы понимаете, что нам нет большой пользы от того, как вас зовут и как зовут вашего командира. Ваша жизнь ценна тем, что вы можете рассказать о деятельности вашей организации здесь в Бухаресте. Итак, отвечайте, хорошенько подумав и все вспомнив. С кем встречались ваши командиры, руководители, с кем вели переговоры, с кем проводились совместные акции, операции. Ну?
– С румынами, их еще много здесь осталось, не ушли вместе со своими войсками, – с трудом произнося слова, стал отвечать немец.
– С румынами? – удивился Шелестов. – Разве военных румын еще много осталось в стране? Что ты мелешь!
– Нет, простите, – забеспокоился Щлоцер, – я имел в виду тех, кто служил в политической полиции, в сигуранце. Они всегда выполняли наши приказы, даже когда ваши войска не вошли на территорию Румынии.
– Англичане? – спросил Коган.
– Да. – Шлоцер неуверенно пожал плечами. – Я два раза слышал английскую речь, но я не мог знать, о чем говорили. Это было неделю назад на конспиративной квартире. Я стоял на посту у двери и немного слышал, о чем говорили, а потом закрыли дверь. Два раза на эту конспиративную квартиру приезжал англичанин или американец. Я не знаю точно.
– Адрес квартиры? – спросил Шелестов и достал из планшета карту города. – На карте сможете показать?
Зауэр заехал за Сосновским на машине с красными медицинскими крестами. Подозвав его к машине, немец быстро заговорил, то и дело бросая взгляды вдоль улицы то в одну, то в другую сторону.
– Макс, я хочу вас пригласить для одной беседы с нашим человеком. Вы знаете русских, вы работали против них еще до войны. Мне важно ваше мнение. Вот адрес. – Зауэр протянул Сосновскому клочок бумажки. Запомните и уничтожьте записку. Я жду вас к семи часам вечера. Охрана вас знает в лицо, поэтому не надо паролей и условных стуков.
Сосновский удивился, но и насторожился. Упоминание о русских заставило задуматься. Особенно после истории с Коганом. Значит, тем более надо идти, спешить и вообще любой ценой втираться в доверие к немецкой резидентуре здесь. На вторых и третьих ролях можно еще несколько лет прозябать, а у нас важное дело, нам надо вычистить этот город до основания.