Тайный фронт

Сосновский рванул его к себе, выдрав клок штанины, и они снова побежали. Это была широкая улица, и здесь могло еще не быть советских солдат. Но Михаил продолжил свой путь, все ходы и выходы здесь им были основательно изучены. Они укрылись за газетным киоском. Зауэр дышал тяжело, как загнанная лошадь. «Ничего, – мысленно поощрял его Михаил. – Немного осталось». Подобрав какую-то железку, «случайно» оказавшуюся поблизости, Сосновский просунул ее в щель и сдвинул крючок запора на двери, ведущей в подвал. Схватив Зауэра за рукав, он потянул его внутрь.

Подвал был сумрачным. Свет еле пробивался сюда через щели в стене под самым потолком. Закрыв дверь, Сосновский кирпичом загнал крюк на двери поглубже, чтобы снаружи никто не смог бы повторить его фокус с железкой. Теперь дверь. Она завалена всяким хламом. Черт, Шелестов потрудился основательно, замаскировав ее. Или она не здесь. Какие-то створки старого шкафа, подушки разобранного дивана, доски, рамы. Немец схватил Сосновского за руку и прижал палец к губам. На улице возле подвала послышался топот ног и крики русских солдат. Они искали, где могли спрятаться беглецы. Ведь только что были где-то здесь. Громко крикнул их командир, что житель соседнего дома видел, как двое побежали к каналу. Голоса и топот ног вскоре стихли, и Сосновский снова принялся разбирать завал. Ага, вот она!

Во второй части подвала царил полумрак, и Зауэр вдруг обессиленно уселся на какой-то ящик и с шумом выдохнул. Кажется, он наконец почувствовал себя в безопасности. Наверное, надо и правда дать Ульриху время на короткий отдых.

– Ты спас нас, – прошептал немец, едва сдерживая тяжелое нервное дыхание. Михаил кивнул, стирая пот со лба. Духота, пыль. Не начать бы чихать. Пора выбираться отсюда и заканчивать этот спектакль. Хватит, побегали и будет.

– Нужно переходить к следующему этапу, – сказал он. – Здесь есть выход в заброшенную квартиру. Я там жил месяц назад, пока меня не выгнал сосед, побоявшийся, что я смогу его обокрасть.

Просидев весь день в пустой квартире без еды и воды, Зауэр и Сосновский к ночи добрались до конспиративной квартиры. Точнее, это был дом на окраине, защищенный от посторонних глаз высоким забором, с обширным участком и несколькими путями выхода с территории. Здесь их ждал Рихард. С первых минут Сосновский понял, что немец возбужден, напряжен и даже немного напуган. Если советская разведка возьмет Зауэра, это будет сильным ударом по агентурной сети в Бухаресте. Рихард пошел навстречу, раскинув руки, и обнял Зауэра, потом повернулся к Сосновскому, и протянув руку, горячо пожал ладонь спасителя.

– Господа, прошу вас, садитесь, – пригласил он, продолжая торопливо и нервно говорить. – Это просто чудо, что вам удалось спастись. Вы действовали правильно, я потрясен вашим мужеством и стойкостью. Вам особая благодарность, господин Хольцер. И давайте почтим память наших погибших друзей, которые прикрывали ваш отход и погибли на этом посту во имя Германии.

– Да, я весьма благодарен своему старому другу Максу Хольцеру, – подтвердил Зауэр, хотя именно друзьями они никогда не были. Да и знакомыми их можно было назвать по давнишним встречам в Берлине едва-едва. Но эти слова о многом говорили сейчас Сосновскому. Его признали, его приблизили, ему стали доверять еще больше. И слова эти были направлены не только для ушей Сосновского, но для ушей Рихарда. Вот, доверяйте ему!

– Безусловно! Безусловно! – сказал Рихард. – А сейчас, господа, отдыхайте. Вас ждет ванна, сытный ужин и бокал вина. Если предпочитаете покрепче, то и шнапса. Сегодня вам можно все – вы герои.

То, что предложение отдыхать и расслабляться – это не проявление благодарности, а попытка удалить из помещения «героев», Сосновский понял через час, когда ему удалось украдкой сквозь неплотно закрытые занавески увидеть в комнате с камином рядом Рихардом двух явившихся румын. Он общался с ними через переводчика. Одним из них, судя по карандашному портрету, сделанному по описанию, был, скорее всего, Эмил Йонеску. Потом появилась женщина. Симпатичная, в строгом костюме и красивым пучком густых волос на затылке. Дама из общества, а не прислуга. Интересно, кто она такая?

Ого! Сосновский прислушался, но разобрать слова почти не мог. Единственное, что он услышал, как женщина что-то сказала по-русски одному из людей в комнате и тот поспешно вышел. Женщина тоже вышла, а буквально через минуту в комнату вошел тот самый человек в пенсне, который недавно присутствовал при допросе командира группы, провалившего нападение на аэродром. Несколько слов по-английски Сосновский различил, а потом ему пришлось прекратить подглядывать, потому что в комнату вошел распаренный, с мокрыми волосами, неимоверно довольный Зауэр.

– Макс, я чувствую себя заново родившимся!