Тайна тринадцати апостолов

При этом сработал пресловутый принцип домино — падая, первый стеллаж повалил следующий, тот — третий, и меньше чем через минуту половина стеллажей в хранилище с чудовищным грохотом обрушилась на пол.

На какое-то мгновение Старыгин оглох и ослеп, как это бывает после взрыва. Он стоял среди облака многолетней пыли, оглядывая учиненный разгром.

Его сердце музейного работника обливалось кровью от этого жуткого зрелища, но вины за него он не чувствовал: во всем виноват тот мерзавец в черном, который преследовал его по пятам…

Но теперь с этим преследованием покончено.

Черный человек погребен под тоннами старых чертежей и финансовых отчетов… может ли быть более отвратительная смерть?

Старыгин обошел груду обломков, двинулся к двери.

Однако, проходя мимо обрушившихся стеллажей, он заметил под ними какое-то малоприметное движение. Впрочем, может быть, это ему просто показалось.

Подойдя к двери, он увидел на полу перед ней архивного служителя, которого оглушил незнакомец в черном. Тот уже начал приходить в себя. Может быть, его привел в чувство грохот обрушившихся стеллажей. Он приподнялся, сел на полу и заморгал, пытаясь понять, где находится и что произошло.

Старыгин помог ему встать и вывел в коридор.

— Что здесь случилось? — проговорил служитель, тряся головой как после купания.

— То ли землетрясение, то ли теракт, — уклончиво ответил ему Старыгин. — Во всяком случае, нам нужно как можно скорее выбираться из здания, пока оно не обрушилось!

— Какой ужас! — Служитель оглянулся на комнату архива. — Спасибо вам, синьор, что не оставили меня там…

— Как я мог! — ответил Старыгин, пряча глаза.

Поддерживая несчастного служителя, он добрался до лифта и поднялся на верхний этаж.

Там уже поднялась паника: грохот на нижнем этаже дошел и досюда. При виде полуоглушенного служителя его коллега еще больше перепугался. Старыгин передал пострадавшего с рук на руки и поскорее покинул здание архива.

Александра Павловна Ленская стояла на причале. Катер, который должен был отвезти ее из аэропорта в Венецию, только что ушел. Она опоздала, но ничуть по этому поводу не расстроилась. Она смотрела на протоку, на то, как солнечные лучи рябили воду, и вдыхала полной грудью влажный воздух. Спина не болела, несмотря на то что она отсидела в самолете в неудобной позе больше трех часов. Ласковый ветерок обвевал лицо, и она не боялась, что надует шею. Шея, которая раньше поворачивалась с трудом, и то наполовину, теперь вертелась на все сто восемьдесят градусов, как у совы. Глаза и не думали слезиться от яркого света.

Ленская подставила лицо солнышку и сняла аптечную резинку, которой был стянут жидкий хвостик волос. Освобожденные волосы тотчас расположились вокруг лица довольно пышным ореолом. И даже кончики начали завиваться, наверное, от влажности.

Подошел сухопарый пожилой англичанин с рюкзаком, спросил что-то. Ленская ответила ему по-английски, рассеянно глядя на воду. Набежала куча китайцев — ну, эти всюду ходят толпой.

В ожидании катера Ленская прогулялась по причалу, купила в кафе рожок мороженого и съела его с удовольствием, не боясь простудить горло.

Усевшись на катере возле окна, она попыталась взять себя в руки, все же она приехала сюда по делу. Но вокруг расстилалась лагуна, и вдалеке виднелись силуэты Венеции, и чайки сидели на столбах и смотрели на проходящие катера с несомненным превосходством.

А впереди ждал сказочный, невероятно прекрасный, удивительный город…

«И как они тут вообще работают?» — подумала Ленская.

Старыгин шел по набережной Большого канала, погруженный в свои мысли.

Его поход во дворец Гранелли принес странные и неопределенные плоды. Он вынес из архива старинный документ, исповедь слуги семейства Контарини. Из этого документа он узнал о семейной трагедии пятисотлетней давности.

Анджела Контарини и прежде знала, что ее предок замуровал в церковном подземелье свою жену и ребенка — но она не знала, что преданный слуга спас младенца и тот вырос, был усыновлен небогатым дворянином и потом стал секретарем дожа.

Старыгин, конечно, не разбирался в наследственном праве, но даже он понимал, что спасенный ребенок, точнее, его потомки имеют право на титул и наследство графов Контарини… конечно, в наше время титулы не так ценятся, как пятьсот лет назад, и неизвестно, что осталось за столько лет от графского состояния, но тем не менее здесь есть повод для размышления.

Второй результат его похода в архив — странное слово, написанное молодым апостолом на гравюре. Чинтовеккия — что это? Название места? Имя?

В общем, в архиве он нашел не ответы, а новые вопросы.

Кроме того, в архиве разыгралась настоящая баталия, в результате которой пострадало хранилище и погиб человек.

Вообще, Старыгин подумал, что в Венеции за ним тянется след из крови и разрушений… он в этом не виноват, он просто притягивает неприятности, как громоотвод притягивает молнии, но кто-то может подумать иначе.

Может быть, теперь, когда погиб человек в маске Чумного Доктора, это прекратится?