Тайна тихой реки

Директор вышел встретить Максима к широким воротам высокого забора учреждения. Поприветствовав друг друга, они направились в глубь весьма облагороженной территории института, которая изнутри оказалась похожей на маленькую деревушку с аккуратными газонами, ровно подстриженными кустами и свежепокрашенными бордюрами. Ни грязи, ни мусора, так ярко характеризующих город снаружи. Глава института, мужчина средних лет, приятной наружности, среднего роста, с седыми волосами и лысиной, сказал, что еще полвека назад периметр участка был обнесен колючей проволокой, входы и выходы охранялись милицией, за попытку побега отсюда пациентов даже сажали в тюрьму. Он указал рукой на стоящее за деревянным ограждением здание – на территории лепрозория находилась отдельная тюрьма для нарушителей закона. Рожденных в стенах заведения младенцев, сказал директор, отнимали у матерей и увозили в интернат для детей из лепрозориев за несколько сотен километров отсюда. В рамках госпрограммы помощи больным лепрой в двадцать третьем году прошлого века вышло постановление правительства «О мерах по борьбе с проказой», и астраханские власти выделили для этих целей один из лучших участков, на тот момент почти на границе города, – вот этот. По постановлению все больные были госпитализированы, а члены их семей и родственники – взяты на учет. Тогда единственным методом «лечения» была изоляция источника инфекции, то есть больного. После пятидесятых годов появились эффективные методы лечения, физические границы здесь рухнули, но границы психологические остались. Для большинства лепра все еще остается черной меткой, ставящей крест на социализации. Больные стараются скрывать диагноз от родственников и сторонятся людей, потому что те сторонятся их. Единственные люди, которые их не чураются, – работники лепрозория. Директор показал рукой на один из многочисленных деревянных домиков, расположенных тут в разных местах, и сказал, что этим домам по семьдесят лет, они были построены для легких больных, которые жили в этой резервации годами, иногда даже и по двадцать-тридцать лет. Врачи заменили им семью, другие пациенты – друзей. Для тяжелобольных работает стационар. Он поднял руку в направлении большого здания:

– Там ваш пациент. Его привезли сюда около месяца назад, и мы сразу же госпитализировали его по экстренным показаниям.

– Скажите, как вообще он мог заразиться проказой? Может быть, наследство плохое? – спросил Максим.

– Лепрой, – поправил его директор. – А если быть точнее, то болезнью Хансена. Именно так официально называет лепру мировое медицинское сообщество. Еще в сорок восьмом году на международном конгрессе по лепре в Гаване была принята резолюция об исключении из обихода термина «проказа», дабы это слово не ранило больных. Нет, болезнь не передается по наследству, от больных лепрой рождаются здоровые дети. Лепра – первая инфекция, известная человечеству. Возбудитель заболевания – микобактерия leprae была открыта норвежским ученым Герхардом Хансеном в 1873 году. Туберкулез был открыт только спустя шесть лет. Считается, что это болезнь стран с низким социальным уровнем, что заболевают ею лица асоциальные. Но это не совсем так. Обычное инфекционное хроническое заболевание, заполучить которое, однако, чрезвычайно сложно. Но наш регион издавна имел здесь печальную славу. Основные очаги – это как раз Володарский, Камызякский, Икрянинский районы. Там, в селах, раньше было много активных лепрознобольных. В Астрахани за последний год выявлено семь новых случаев заболевания. Шесть из них – заболевшие впервые, а седьмой – это рецидив у больного, который находится на диспансерном наблюдении. По всей России за год не было зафиксировано других случаев этого заболевания, а в прошлом году – всего два, в Ставропольском крае и в Московской области. У нас на диспансерном учете состоят сто двадцать пять жителей региона, переболевших лепрой. При этом всего таких больных в России двести пятьдесят. Таким образом, шестьдесят процентов всех больных в стране – жители Нижнего Поволжья. Уж не знаю, почему в Володаровке такая активность эндемического очага. И вот теперь – Войлов. Вообще, все заболевшие – люди пожилого возраста, за шестьдесят лет. Поэтому случай, надо признать, уникальный.

Максим разглядывал аккуратные жилые постройки симпатичного городка. Тут повсюду росли высокие деревья, но настораживало полное отсутствие людей. Кроме них двоих в округе больше не было ни души, и это веяло атмосферой постапокалипсиса.

– А сколько у вас сейчас пациентов, кроме Войлова? – спросил Максим.

– Он у нас один, – ответил директор. – Больше никого нет.

Максим ощутил пробежавший под одеждой мороз.

– А как проявилась болезнь? Как он вообще?