Тайна тихой реки

– А че рассказывать-то… Сижу я, значится, на веранде у себя, дымлю цибарку. Смотрю на улицу. У меня там фонарь светит. Дай бог здоровья Аркадию Степановичу – помог мне фонарь поставить. У нас же тут тьма кромешная, хоть глаз выколи. А у меня под утро иной раз сон как рукой снимает, я выхожу на веранду, у меня там кресло, я сажусь, воздушком подышу, цибарку выкурю. А веранда высоко, мне все видно, че на улице-то творится. Значится, сижу я, сижу. Уж светать начало, но еще плохо видать было за фонарем. Смотрю, под фонарем идет кто-то. Прям подле дому. У меня там палисадничек и забор сеточный такой – через него видать все. Я глядь – не пойму. Будто кто мешок тащит на спине. Идет так мееедленно, в развалку, шатается. Ближе подходит, я смотрю, а то не мешок, а бабу мужик на спине тащит. И когда уже мимо моего палисадника он идет, я вижу, что это Агата Никаноровна на нем верхом сидит.

При этих словах Хилер резко ударила кулаком по столу и злобно выкрикнула своим низким грудным голосом:

– Ты чего несешь, старый черт!

Сидевшая рядом Корчагина от неожиданности подпрыгнула на месте, а Прохоров схватился за сердце. Судья и прокурор удивленно подняли голову на подсудимую. В зале повисло молчание, а за окном громко закричала откуда-то появившаяся, взмывшая в небо стая ворон.

– Агата Никаноровна, не перебивайте, пожалуйста, свидетеля, – сказала судья, придя в себя. – Вы сможете задать ему вопросы потом, если захотите.

Корчагина положила свою руку на руку Хилер и, наклонившись к ней, что-то прошептала. Та тяжело дышала, но больше ничего не сказала.

Архангельский перевел взгляд с подсудимой на свидетеля и сказал, пытаясь вернуть его к прерванной нити рассказа:

– Анатолий Семенович, продолжайте. Каким образом она сидела верхом на мужчине?

Прохоров выдохнул и осторожно продолжил:

– Руками, значится, так шею его обхватила и сидела. А он, это, руками так с боков ноги ее обхватил и плетется еле-еле. Тяжело же ему, стало быть, баба-то она не маленькая. Я же знаю, она не ходит у нас, вот он ее попер. А куда? Зачем? Никак в толк не возьму. Дай, думаю, спрошу, а не могу. Слова будто забыл все, мысля́ ходуном в голове, так и не сказал ничего. Глазом токмо проводил их по улице и сижу, точно язык проглотил. Апосля уж с кресла поднялся и поглядел туда, куда этот почапал. Присмотрелся, а рассвет только-только занимался же, ну мужик туда, в сторону дома Агаты Никаноровны, побрел и был таков. Там уж я не видал, куда они дальше подевались…

Архангельский быстро записывал за ним его показания и, не поднимая глаз, сказал:

– Вспомните, пожалуйста, Анатолий Семенович, когда все это было?

– А когда оно было-то… – он задумчиво почесал седой затылок и замолчал.

В случае забывания допрашиваемыми интересующих событий Максим обычно применял метод ассоциативных связей. На этот раз обстоятельства сложились удачно и не пришлось искать сложную точку отсчета для избрания памятного свидетелю события.

– А напомните, когда у вас день рождения?

– Ах, да. Тьфу! Память девичья. Седьмого июля это было. Я родился шестого, а это как раз наутро было. Три месяца назад, стало быть.

– Ага, а время?

– Время… Время… Э, а дети же ко мне приезжали с внуками. Мы как раз отпраздновали, они уехали, а мы с женой спать пошли. Потом я проснулся, меня Полкан разбудил – выть начал во дворе, черт бы его побрал! Я, значится, поднялся, дверь отворил уличную, пса зову, а он меня увидел, выть перестал, но скулить начал. Я его опять кличу. Не идет домой, собака сутулая, скулит сидит и на улицу смотрит через забор. Я к нему подошел, отстегнул его от цепи, за ухом так почесал, и в дом вместе с ним воротились, успокоился он. Ну я лег, а сон прошел. Ворочался-ворочался. Собаки еще другие на улице в ту ночь выли сильно. Помню, на время посмотрел еще в тот момент. Пятый час доходил уже, а они воют, будь они неладны. Ну че делать, я оделся и пошел на веранду подымить. Вот так и было.

– Долго сидели?

– Да как сел, так вот сразу и этих увидал. Полкан еще выть начал из дома опять. Он со мной отказался курить идти.

– Вы нам сказали, что Хилер сидела на спине у мужчины. Вы уверены, что это была подсудимая?

– Товарищ прокурор, я хоть и в годах, но рассудка не лишился покамест. Хотя, знаете ли, давеча, когда эту картину узрел, тогда подумал, что уж и лишился.

По залу пронеслись редкие смешки. Архангельский окинул публику серьезным взглядом, и все снова замолчали. Прохоров продолжил:

– Но любезнейшую Агату Никаноровну я за версту узнаю. Всю жизнь соседствуем. Точно вам говорю, она это была. Тем паче они прямо в сажени от меня были за палисадником.

– В сажени – это сколько?

– Ну, известно сколько – три аршина.

– Не могли бы вы в метры перевести? Нам бы для протокола современную метрическую систему.

– Так пару метров, чтобы не соврать. Ну, может, три, в крайнем случае.

– Хорошо, спасибо. А мужчину вы хорошо рассмотрели? Вам известно, кем он являлся?

– Нет. Мужика не знаю. Не видал никогда.

Архангельский молча постукивал по столу ручкой и смотрел на Прохорова. Тот молча смотрел на него. Максим поднялся и обратился к судье: