Таэ эккейр!

— Ничего, — отозвался принц, — пусть. Я тоже пошутить люблю. Не такой я человек, чтобы шутку не отсмеять в ответ.

— Вот за это ты ему и понравился, — ухмыльнулся эльф. — Почуял в тебе, паршивец, родственную душу. А хорош, правда?

Белогривый и вправду был сказочно хорош. Не такой рослый, как Черный Ветер, и не такой текучий — скорее неколебимо упрямый в стремлении к цели и выносливый свыше пределов вероятного. Совершенно невозможный конь. Даже масть невозможная. Почти игреневый — вот только шерсть у него не бурая, а рыжая аж с искрой, словно солнечный камень. И хвост с гривой не просто белые — нет, они чуть приметно отливают белым золотом. Принц невольно зажмурился — словно ребенок, которому подарили самое настоящее живое чудо, закрывает глаза, чтобы потом распахнуть их и удостовериться, что чудо взаправдашнее и никуда не исчезло.

Белогривый никуда не исчез. Он стоял и снова скалился, словно потешаясь над ошарашенно мечтательной физиономией принца. Ну и ладно. Ну и пусть потешается. Есть над чем. Уж если детская мечта явилась во плоти, она имеет полное право потешаться. Главное, что явилась, да еще вовремя.

— Поехали, — сказал Эннеари, опустив ладонь на луку седла.

Черный Ветер шагнул в сторону.

— И как это прикажешь понимать? — осведомился эльф у коня.

Черный Ветер ухватил зубами Эннеари за ворот и потянул, спокойно и настойчиво.

— Как это прикажешь понимать? — повторил эльф.

Белогривый раздраженно фыркнул дважды: дескать, видал я на своем веку дураков, но чтобы настолько...

Принц сглотнул.

— Пойдем, — вымолвил с трудом принц — слишком уж тяжела оказалась его догадка. — Пойдем, куда нас зовут. Кажется, я знаю, как это следует понимать.

В седло Черный Ветер всадника так и не пустил. Шли вчетвером: впереди вороной жеребец, за ним Эннеари, следом — принц, а замыкал шествие Белогривый, сосредоточенно фыркая своему избраннику в затылок. От принца конь не отставал ни на шаг. Никакие соблазны в виде свежей сочной травы, изобильно растущей в стороне от чуть приметной тропки, не могли заставить его хотя бы на мгновение соступить с избранного пути.

— По-моему, он тебя стережет, — поддел друга Эннеари. — Боится, что сбежишь от такого непомерного счастья.

— Не стережет, — поправил принц, — а охраняет. Верно, Белогривый?

Скакун одобрительно поддал принцу мордой.

— От кого? — не сбавляя шага, обернулся к нему Эннеари.

— Надеюсь, ни от кого, — вздохнул принц. — Просто на всякий случай.

Одобрительный тычок повторился. По всему видать, Белогривый решил, что по части умения соображать его новый наездник не совсем безнадежен.

Собственно, догадаться-то было нетрудно. Эннеари бы и сам додумался — когда бы речь не шла о его соплеменниках. На его месте принц тоже гнал бы от себя подобное соображение прежде еще, чем оно из смутного предощущения сделается жуткой догадкой. Вот Арьен и гонит от себя даже тень подобной мысли — а у принца и сомнения нет, куда ведет их Черный Ветер и что собирается показать.

Мертвые тела.

И если принц правильно понял, что означает спокойная размеренная поступь коней, идти им обоим осталось недолго.

— Интересно, далеко еще? — не то у коня, не то сам у себя спросил эльф.

Черный Ветер поднял морду, заржал тихо и тонко, мотнул головой и коротко, резко фыркнул.

— Недалеко, — деревянным голосом перевел принц и стиснул зубы.

Кто не любит победить в споре и доказать свою правоту? А вот принц бы сейчас дорого дал за возможность оказаться неправым. За то, чтобы все его нынешние соображения оказались самой обыкновенной ошибкой. За то, чтобы он просто-напросто напридумывал себе кошмаров. А почему бы и нет? С каждым ведь может случиться.

Может, лучше сказать Арьену, что за зрелище его ожидает?

Нет, принц не ошибся. И ничего не напридумывал. Все было так, как он и предполагал — только в тысячу раз хуже. И Арьену он сказать ничего не успел. Слишком уж внезапно раздернулись перед ними густые ветви. Черный Ветер раздвинул их мощной грудью, точно занавес. А за этим занавесом...

Нет, никакая старуха, даже и сумасшедшая, не назвала бы этих троих красивыми мальчиками.

Кто-то не только изранил, не только связал трех эльфов, но и привязал их к деревьям, вдобавок заведя руки назад, в обхват стволов. А потом этот кто-то просто-напросто ушел и оставил их привязанными — раненых, окровавленных. Давно, несколько дней тому назад. Оставил на веселой, залитой солнцем полянке. И солнце потрудилось за убийцу, доделав все, чего не успели ножи.

Пряди слипшихся волос бурыми сосульками свисали на лица, такие же бурые, как древесная кора, в запекшейся кровавой корке с длинными промоинами слез. Жажда искривила и растрескала губы, вспучив их черной чагой — да не на всяком еще дереве такая чудовищная чага вырастет. Мухи тучами кружились над этим пиршеством — отчего-то, впрочем, не пытаясь даже опуститься.

А в каких-то десяти шагах от привязанных солнечные лучи радостно плескались в ручейке.