Та, что надо мной

Вскоре мы снова вышли на караванный путь, от которого отклонились из-за камнепада. Здесь было гораздо теплее, но и в этих местах росла лишь реденькая, полусухая трава. Повсюду, куда достигал глаз, простирались горы, куда менее приветливые, чем в Павии, но величественные и чудесные, особенно на рассвете и на закате, когда солнце освещало лишь вершины, остальное же оставалось в тени. Тогда становилось видно, как они многоцветны, словно какой-то великан громоздил один слой камня на другой. Мы сильно задержались, а лето в этом году выдалось жарким даже здесь, и я опасался, что разливы рек преградят нам дорогу. Однако первая из них, Риса, когда караван приблизился к ней, всё ещё бежала по своему руслу мелким ручейком. Мы перешли её вброд, поёживаясь от ледяной воды. Сложным для нас и особенно для мулов оказались лишь спуск и подъём, поскольку ущелье, где она протекала, было глубоким, а его стены — почти отвесными.

Но почти всё ущелье следующей реки, Совды, оказалось затопленным бурлящей водой, и она продолжала прибывать. Пройдя вниз по течению, мы нашли место, где другой берег был совсем близко, и рядом с ним росло несколько высоких лиственниц. Как я уже говорил, с нами шло немало благородных, имевших вторую природу птиц. Встретившись с общей для всех опасностью, они сумели отбросить обычную скрытность, перебрались в ином облике на другой берег и довольно быстро наладили переправу. Наскоро слаженный мост был крепок и прочен, и люди и мулы ступали по нему без страха, хотя на расстоянии локтя под ними кипел стремительный поток, несущий обломанные сучья и бòльшие дернины смытой травы. Перейдя реку, мы устроили привал, но очень скоро нам пришлось подняться выше, потому что вода подобралась и сюда. Весь наш мост был затоплен, и одно из брёвен успело унести течением, а прочие уже сильно перекосило. Подойдя к нему, я увидел, что к берегу прибило бòльшую корявую ветку, за которую зацепилась чья-то походная сумка. По все вероятности, её владелец пытался перейти реку вброд, когда она ещё не так разлилась. Потом унесённая потоком добыча Совды вместе с веткой запуталась в прибрежных зарослях, а сейчас её, наконец, притащило сюда. Наклонившись, я выудил её из воды и пошёл вверх по течению, гадая, утонул этот человек или ещё жив. Очень скоро мои сомнения разрешились, поскольку я нашёл следы маленького костерка, над которым бедняга пытался обогреться. Хорошо, что он не утопил хотя бы кресало.

Путешествующий по этим местам в одиночку был, бесспорно, безумцем, однако безумцем удачливым, если он всё-таки сюда добрался. Но теперь, когда он потерял все свои припасы, удача ему, похоже, изменила. Охотник из йортунов, конечно, смог бы здесь прокормиться. Но йортун сложил бы «длинный костёр». Два бревна в нём кладут рядом друг с другом, а третье на них, так что он горит всю ночь и позволяет даже в дождь кое-как выспаться. Подходящий для «длинного костра» сушняк здесь был, но этот бедолога ушёл, едва просушив одежду на воткнутых рядом с огнём рогульках. Поразмыслив над этим, я, подойдя к привалу, попросил Ллоса поискать, не видно ли кого примерно в сутках пути отсюда, и предложить страннику присоединиться к каравану.

Назавтра мы, наконец, встретились с тем, кто так раздразнил моё любопытство. Это был тощий урготский монах в донельзя обтрёпанной одежде. Плащ он потерял, а из тёплой фуфайки повсюду торчали нитки. Ханке пытался, однако, сохранять достоинство, приличествующее тому, кто несёт свет своей веры в иные земли. Он отправился в дорогу сразу же, как только между Уроготом и Павией был заключён мир, и потому был бòльшим его поборником. Я заметил ему, что пускаться в подобный путь без спутников не вполне разумно.

— Сир, у меня был мул, но несчастный пал на перевале. И я не хочу оказаться повинным в чьей-то гибели. А меня защитит Творец.

— Однако на последней переправе вы чуть не утонули и лишились всех припасов, сир.

— Но Творец послал мне вас.

Я не знал, что на это ответить, поскольку помнил, как Владычица помогла мне, избитому и обессиленному, встретиться со странствующими актёрами.

Наш новый попутчик был, конечно, чудаковат, но скромен в потребностях и необременителен для прочих, а также довольно много прочёл — во всяком случае, на родном урготском языке. За неимением поблизости йортунов он пытался обратить в истинную веру меня. Надо сказать, невозмутимый настоятель Колен давно уже оставил подобные старания. Как-то раз мы засиделись у костра, и Ханке спросил меня:

— Сир Шади, вы ведь, надеюсь, не из тех, кто лучше Творца знает, как следовало бы устроить этот мир?

— О нет, как я могу судить его творение, не зная ни замысла, ни материала. Впрочем, одно меня всегда смущало…

— Что именно?

— Моя мать умерла при родах, сир Ханке.

Он посмотрел на меня с сочувствием, но не решился ничего сказать. Я продолжал: