Та, что надо мной

Сама Габи оказалась такой же — вкус и мера во всём. Ни многослойных дорогих кружев, ни волочащегося по полу подола платья. Только широкий пояс будто невзначай подчёркивал и высокую, крепкую грудь, и крутые бёдра. Лицо её ничем с первого взгляда не поражало, но остановившись на нем подольше, вы понимали, что оно красиво — соразмерностью черт, живым и умным выражением.

Габи вежливо поздоровалась и теперь глядела на меня — с любопытством и лёгкой насмешкой — ожидая, пока я объясню, зачем пришёл.

— Стурин оспаривал сегодня права Малвы на престол, — сказал я.

— О, такая высокая политика меня не касается…

— Пока сторонникам Малвы не захочется доказать, что Хайдор вообще не мог зачать наследника, а сторонникам Стурина — опровергнуть это.

Губы её чуть дрогнули.

— Я не выдаю маленьких тайн тех, кто имел со мной дело.

— А ваша правда, как, впрочем, и моя никого и не интересует. Одни захотят, чтобы вы подтвердили одно, другие — чтобы вы сказали другое, а кто-то, возможно, просто предпочтёт вас убить. Оставьте всё и уезжайте, Габи, уезжайте в провинцию. Манеры помогут вам изобразить столичную вдову из благородных.

— Но это же запрещено законом?

— А, — я махнул рукой, — в ближайшее время вряд ли кому-то будет до этого дело.

В любом случае оставаться под своим именем ей было гораздо опаснее, но я не стал этого говорить. Габи оказалась достаточно умна, чтобы забеспокоиться уже сейчас, а излишний страх только помешает ей действовать.

— Почему вы говорите со мной так прямо?

— Я не знаю никого, кому вы причинили бы достаточно зла, чтобы заслуживать смерти или заточения.

— Спасибо вам, — сказала она после небòльшого раздумья. — Я пошлю слуг собирать вещи, рассчитаю почти всех и уеду завтрашним утром. Бòльше всего мне не хочется отсылать музыкантов.

— Думаю, если вы оставите одного-двух, это не привлечёт к вам лишнего внимания. Не буду вас бòльше задерживать, поспешите.

— Как, — сказала Габи, подходя ко мне, — вы уже уходите? Вы ведь, пожалуй, можете надеяться на мою благосклонность.

До меня доносился слабый запах её тела, и от него кружилась голова. С трудом я произнёс:

— Я не особенно молод, не слишком красив и не хочу, чтобы вы отдались мне из благодарности.

— А ты горд, — прошептала Габи. — Ну же, не заставляй меня говорить того, чего женщине произносить нельзя.

— Чего же?

— Я хочу тебя. Иди ко мне.

Я бòльше не мог себя сдерживать. Слишком давно я не знал женщины. Я расстегнул на Габи пояс, обнажил её грудь и надолго прильнул к ней. Потом, немного отстранившись и впитывая всем существом её запах, я попросил:

— Скажи мне это ещё раз.

— Я хочу тебя, Шади.

Она стала раздевать меня — совсем иначе, чем я, медленными, ласкающими движениями — и неожиданно остановилась.

— А шрамы у тебя не только на лице, Шади. Откуда так много? Ты же не был на войне.

— Совсем недавно на меня напал ульф.

— Понимаю, и так несколько лет подряд, пять или шесть раз. Я в состоянии отличить свежие шрамы от старых. Ты счастливчик, Шади, если до сих пор жив. И ты ведь совсем не щёголь, зачем тебе лучшее шёлковое бельё? Его легче достать из раны, так ведь?

Я заткнул ей рот поцелуем, и бòльше мы ни о чём не говорили. Габи увлекла меня в спальню, и там мы окончательно стали похожи на детей, которые поняли, что взрослых рядом нет, и расшалились. Мы занимались любовью, потом ласкали друг друга, щекотали и дурачились, чтобы снова захотеть любви, а моя госпожа в окне отмеряла оставшееся нам время ночи. Наконец я почувствовал, что засыпаю, а Габи укрывает меня мягким одеялом.

Она разбудила меня ещё затемно, мы сидели за столиком, пили настой заваренных ею трав со странных запахом и вкусом, которых я не знал, и говорили о том, что невозможно обсуждать с женщиной, соблюдающей приличия. Например, как избежать нежеланного зачатия. При таких занятиях, как у Габи, женщине нужно много изворотливости и ума, чтобы, никого не прогневив, сохранить свою жизнь и здоровье. На миг я даже подумал о том, что не хотел бы бòльше ничего иного, только просыпаться каждый день рядом с той, с которой можно вот так разговаривать по утрам.

— Ты не слишком опытен, Шади, — сказала Габи. — Но если какая-то женщина заявит тебе, что ты плох в постели, гони её прочь.

— Почему?

— Занимаясь любовью, ты не думаешь о том, как женщине следует себя с тобой вести, и что она тебе должна. Ты думаешь только о любви. Мне давно уже хотелось оказаться рядом с тобой. О тебе говорят в городе много странного, счастливчик.

— Что именно?

— Что ты самый опасный человек в Павии, что ты никогда не плачешь, что ты притворялся безумным, чтобы отомстить убийцам своего отца.

Я не стал объяснять ей, что после макового настоя уже нет нужды притворяться безумным, а только хмыкнул и сказал:

— Это была бы неплохая история для странствующих актёров.

Мы засмеялись.

Пора было расставаться.

— Прости, — сказал я. — Мне надо уходить, и я даже не смогу сопроводить тебя в безопасное место.

— Я обязана тебе жизнью.

— Быть может, скоро наступят такие времена, что жизнь многим покажется хуже смерти.