Та, что надо мной

— Король осведомился, кто из детей рождён у меня и жены, а кто — ребёнок моей сестры и её покойного мужа. Я ответил, что предпочитаю не говорить этого никому, даже соседям и друзьям, чтобы не делать между воспитанниками разницы. Конечно, мой зять был совсем не так родовит, как мы, но, право же, человек очень достойный. Это моровое поветрие так многих у нас тогда унесло…

Тогда твой отец весело сказал, что мог бы поспорить на любую ставку, что отгадает. Мальчики, кроме Шая — дети моей сестры, а девочки, кроме Литы — мои. Ещё добавил, что все дети милы и очень на меня похожи. И, знаешь, он ведь отгадал правильно… Что с тобой, Шади? Ты так побледнел. Ты слишком много занят в последнее время своими расчётами, прямо как Скаль.

О детях отцу сказал я, после визита Мурина в наш дом. Они тогда занялись беседой, а я развлекал кучу малу, чтобы его отпрыски не слишком мешали родителям и двум измученным нянькам. Мы играли в лошадки, и я успел не по одному разу прокатить каждого всадника. Шая, который ещё нетвёрдо держался на ногах, но всё время просился ко мне на плечи, пришлось придерживать покрепче. Только уже подросшая Соли предпочла чинно сидеть за столом с пирожными и решать для меня отцовские головоломки, а потом попрощалась со мной как взрослая, с поклоном, и сказала: «Очень признательна». Это был последний счастливый день, проведённый мной вместе с отцом, а теперь мне всегда придётся вспоминать его с горечью и раскаяньем.

Почему, ну почему мой умница отец не догадался, что сам приготовил для себя западню? Конечно, ему много раз приходилось говорить королю, что траты на Роди превышают возможности казны. Но ровно то же сказал бы любой добросовестный камергер — даже мне один раз уже пришлось объясняться Хайдором по этому поводу. А вот если Роди заподозрил, что отец рано или поздно поймёт, чей сын родится у Асты, он мог решиться на убийство. Отец никому, даже мне, не говорил ничего о своей второй природе. Мой дар приписали ему, и это его погубило, тем паче, что Роди не знал, какие доказательства он может предъявить. Зачем я похвастался тогда своим умением?

* * *

Я смог вынести мысли об этом только потому, что стал думать ещё и о том, как отомстить. Король был очарован Астой и приди я к нему с известием, что она изменила Хайдору с собственным мужем, король счёл бы меня клеветником. На деле убийство отца было бессмысленной жестокостью — в любом случае лжи Асты мы могли противопоставить лишь наше слово. Даже подтверди Архивариус перед Хайдором мои способности, кто поручится, что я говорю правду, и обвинения не связаны с нашей семейной неприязнью к Роди? Однако Роди, увы, об этом не знал, и трусость сделала его преступником. Король, конечно, мог догадываться о своём мужском бессилии. Но ему явно не хотелось в него верить, а значит, верить он не станет.

В следующие две луны мне следовало проиграть несколько состязаний на палашах. Труднее всего было притвориться, что я потерял ловкость и способность предугадывать движения противника. Слабость изображать не пришлось — достаточно было назначить дату на новолуние и не надевать ни одного из подаренных отцом амулетов. По городу пошли слухи, что, лишившись поддержки отца, я утратил смелость, и это меня вполне устраивало.

Я выжидал случая, когда встречусь с Роди один на один, и, наконец, это произошло в одном из дворцовых коридоров. Я довольно грубо оттолкнул его, и он спросил:

— Я вам чем-то не нравлюсь?

Мне надо было не оскорбить его и не вывести из себя. Мне надо было сделать так, чтобы он захотел убить меня — немедленно, без свидетелей. Я ответил:

— Почему же, вы замечательный человек. Многие предпочитают жать там, где не сеяли, вы же готовы поступить наоборот и не заявлять прав на своё.

Он понял сказанное сразу же, лицо его исказилось от злости, и он потребовал поединка без промедления, здесь, в королевском саду.

Это не был поединок, это было убийство. Первые три моих удара он ухитрился отбить каким-то чудом, хотя на его руке остался глубокий порез. Я почувствовал, что кто-то идёт к нам, покончил с Роди последним ударом, вогнав клинок глубоко в грудь, и быстро обернулся. Слишком быстро, потому что успел заметить на лице подошедшей Асти облегчение и радость, удовлетворение облизывающегося хищного зверя. Я приблизился к ней с палашом в руке. Теперь королевская любовница глядела уже иначе — даже не с испугом, а с неподдельным ужасом:

— Я только сказала Роди, что твой отец вышел из дворца.

— Кто ему помогал?

— Не знаю. Клянусь, не знаю. Муж не говорил мне, кого ещё собирается позвать. Не убивай меня.