t

– Все в порядке, – сказал он. – Процедура весьма проста по внешним формам, и мы можем начинать…

Откуда-то в его руке появился небольшой пестрый узелок. Он развязал его (мелькнул платок с мрачной религиозной вышивкой – синие трехглазые лица, языки пламени, какие-то темные горы) и поставил на стол перед Т. маленькую шкатулку-череп из серебра с бирюзой. Голубые глаза черепа посмотрели на Т. с выпученным недоумением.

– Откройте, – велел Джамбон.

Т. откинул крышку черепа.

Внутри лежали три пилюли, по форме немного похожие на бомбу в кармане у Т. – каплевидные, размером с ноготь, темно-серого цвета, с вкраплениями мелко измолотой сухой травы.

– Что это? – спросил Т., вынимая одну из пилюль и поднося ее к глазам.

– «Слезы Шукдена», – ответил Джамбон. – Шукден, если вам любопытно, это личный дух-охранитель Великого Желтошапочного Ламы из дворца Потала. Как вы понимаете, наилучшая рекомендация из всех возможных.

– Из чего они сделаны?

– Из смеси более чем ста разных трав, корней и субстанций. Точный состав веками держится в секрете.

Т. заметил, что в дне шкатулки выбиты углубления под каждую пилюлю – слезы как бы падали в три разные стороны из общего центра.

– Почему именно три? В этом есть смысл?

– По числу глаз, – объяснил Джамбон. – Мирянам рекомендована одна пилюля, поскольку они смотрят на мир как бы одним подслеповатым глазком. Утвердившемуся на духовном пути можно проглотить две, ибо у него открыты оба глаза. А три дозволяется принимать только тому, у кого открыт глаз мудрости. Но ему никакие пилюли вообще не нужны, поэтому третья добавлена в ритуальных целях – такова традиция. Вам следует принять одну. Или, с учетом того, что мы проводим опыт без веревок, половину.

– Нет, – сказал Т., – две.

– Разве вы человек пути?

Т. кивнул.

– Можно спросить, что вы на нем постигли?

Т. пристально поглядел на Джамбона.

«Рассказать все? – подумал он. – Впрочем, времени нет…»

– К примеру, милостивый государь, – ответил он чуть надменно, – я постиг, что эту Вселенную вместе с городом Петербургом и присутствующим здесь ламой Джамбоном я сотворил сам, мистически действуя из абсолютной пустоты. Я есть отец космоса и владыка вечности, но не горжусь этим, так как отчетливо понимаю, что эти видимости суть лишь иллюзорные содрогания моего ума.

Джамбон внимательно уставился на Т. – куда-то в точку над его бровями. Он глядел туда долго, почти минуту, и на его лице постепенно проступало замешательство пополам с уважением, словно у кочевника, впервые увидевшего автомобиль.

– Интересно, – сказал он. – Я слышу подобные слова довольно часто, но люди, произносящие их, обыкновенно в глубине души сами понимают, что врут. Вы же по всем признакам говорите правду… Не знаю, граф, по какому пути вы идете, но вам определенно можно принять две пилюли. Никаких возражений. И для меня, поверьте, большая честь служить вам в качестве проводника. Вот только опыт займет много времени – препарат будет действовать до самого вечера. Поэтому я предлагаю начать незамедлительно…

Встав, он подошел к серванту, налил стакан воды из графина и вернулся к Т.

– Запейте, – сказал он, – пилюлям нужно некоторое время, чтобы подействовать. Я успею дать дальнейшие объяснения. Для вас все будет просто.

Поборов колебания (было уже непонятно, зачем он только что настоял на двух пилюлях), Т. положил серые конусы в рот и запил их водой. Они совсем не имели вкуса и казались сделанными из воска.

Джамбон развернул стул с портретом Достоевского так, чтобы тот оказался прямо напротив Т.

– Теперь, – сказал он, – смотрите ему прямо в лицо. Представьте, что это живой человек, сидящий напротив. Вслед за этим попытайтесь отбросить всякую двойственность – станьте этим человеком сами. Постарайтесь перенестись в его мир… Задайтесь вопросом, что видели эти глаза, когда были еще живы…

– У меня есть представление о том, – сказал Т., вглядываясь в портрет, – что эти глаза видят сейчас.

– Это еще лучше, – ответил Джамбон. – Что это? Река огня? Ледяная пустыня, небесный сад?

– Город, – сказал Т., не отводя глаз от зрачков Достоевского, – некий город. Отдаленно похожий на наш, но населенный ходячими мертвецами.

– Отлично! – воскликнул Джамбон с воодушевлением. – Тогда действуйте так. Сначала постарайтесь увидеть город с высоты птичьего полета. А потом плавно переместитесь на какую-нибудь из улиц.

– А каким образом это сделать?

Джамбон поглядел на Т. с недоумением.

– Посредством личной майи, – ответил он. – Как же еще?

Т. почувствовал, что, начав расспросы, можно быстро подорвать с таким трудом созданную мистическую репутацию. Но спрашивать, как оказалось, не было необходимости.

– Уже вижу, – удивленно прошептал он. – Да, вижу…

Это походило на сон наяву: Т. действительно видел Петербург Достоевского примерно с высоты крыш. Не столько, впрочем, видел, сколько представлял или вспоминал – но город воспринимался вполне отчетливо. Его можно было разглядывать, перемещая внимание от одной детали к другой.