t

– Остатки чужих рождений содержатся в том питательном культурном бульоне, из которого возникает наша временная земная личность. Как стебли мертвой травы в перегное. Но если к вашей подошве прилипает нарзанная этикетка, это не значит, что в прошлой жизни вы были нарзаном.

– Но ведь все ваше учение…

– Да-да, – отозвался Джамбон. – Можете не продолжать. Будда говорил в джатаках – «когда я был Бодхисаттвой, когда я был царевичем…» Как я уже сказал, один и тот же абсолютный ум был нами всеми. Поэтому тот из нас, кто сам становится этим абсолютным умом, может в воспитательных целях вспомнить все, что захочет. Или, во всяком случае, сказать все, что захочет.

– А в чем тогда заключается наказание для грешника, если он не перерождается в аду?

– Наказание в том омерзительном состоянии ума, в котором он пребывает до смерти. Оно и есть ад. Все это просто метафора происходящего с нами в жизни. Впрочем, граф, если очень постараться, можно действительно переродиться в аду. Для абсолютного ума возможно абсолютно все.

– Хм, – сказал Т., – какие интересные бывают ламы-перерожденцы. Никогда бы не подумал.

– Я не совсем обычный лама-перерожденец, – улыбнулся Джамбон. – Но это не имеет отношения к нашему опыту. Если вы, конечно, еще не раздумали.

– Отнюдь. Моя решимость тверда как никогда. Но откуда, в таком случае, мы будем вызывать дух Достоевского?

– Если угодно, – сказал Джамбон серьезно, – мы обратимся к тому самому абсолютному уму, о котором я говорил. И попросим его помыслить интересный вам аспект реальности – чем бы он ни оказался. Поскольку вас интересует контакт с Федором Достоевским, я приготовил этот портрет в качестве, так сказать, дорожного указателя.

– Интересно. А как вы думаете, абсолютный ум не рассердится, что его беспокоят за деньги?

– Не волнуйтесь, – ответил Джамбон, – даже если это произойдет, проблемы возникнут не у вас, а у меня.

– А где мы будем искать абсолютный ум? – спросил Т.

– Вы обнаружите его в себе. Но только на короткое время и с моей помощью. Ну что, начинаем?

Т. кивнул.

– Тогда слушайте внимательно. Переживания во время опыта могут быть довольно необычными. Поэтому, если вы хотите получить ответ на конкретный вопрос, сформулируйте его заранее в простой и ясной форме. Одно-два слова, максимум три. И повторите эту фразу несколько раз, чтобы не забыть.

– У меня такая фраза уже есть, – ответил Т.

– Можно ее услышать?

– Она вам ничего не скажет. Извольте – «Оптина Пустынь». Ну или «Оптина Пустынь соловьев». Это то, о чем я собираюсь спросить Достоевского, поскольку именно он употребил это выражение впервые.

– Хорошо, – сказал Джамбон, – мне действительно непонятно, но главное, чтобы понимали вы. Теперь одно условие. Я хотел бы на время опыта привязать вас к стулу.

Т. нахмурился.

– Это еще зачем?

– Дело в том, – ответил Джамбон, – что используемые мной субстанции часто действуют непредсказуемо, и случается…

– Субстанции? Какие субстанции?

– Я дам вам проглотить специальное тибетское снадобье.

– Позвольте, – сказал Т., – вы, значит, хотите накормить меня какой-то отравой, да еще и к стулу привязать?

– Вы мне не доверяете?

– Тут не в вас дело. У меня немало недоброжелателей, и полагаться приходится только на себя. Если меня застанут, извините, привязанным к стулу… Не то чтобы я ожидал подобного развития событий, но рисковать я не могу.

Джамбон погрузился в раздумья.

– Скажите, – спросил Т., – это ваше снадобье влияет на способность двигаться? Владеть своим телом?

– В том и дело, что нет. Но само ваше восприятие претерпит серьезные изменения, и для вашего блага…

– Мне лучше знать, в чем мое благо, – ответил Т. – Можете вы проделать опыт, не привязывая меня к стулу?

– Это опасно. И для вас, и для меня.

– Почему?

– Во время опыта вам, возможно, будет казаться, что вы перемещаетесь в пространстве. Чтобы ваше тело не совершало рефлекторных движений, его надо удерживать…

Сказав это, Джамбон смерил фигуру Т. оценивающим взглядом.

– Веревки, конечно, надежнее, – сказал он, – но думаю, что при одной пилюле справлюсь и так. Насколько это условие для вас важно?

– Оно решающее.

– Тогда я попрошу тройную плату. И деньги вперед.

– Приятно говорить с деловым человеком, – улыбнулся Т. – Возьмите сами, сумка с империалами на зеркале…

Пока Джамбон отсчитывал монеты (это заняло у него довольно много времени), Т. подошел к стоящему у стены серванту, встал так, чтобы Джамбон не видел его рук, и открыл ящик. Внутри лежал металлический конус с желтой кнопкой капсюля и выгравированным на плоском дне словом «Безответная». Это была вторая бомба – единственное, что осталось у Т. из снаряжения, присланного из Ясной Поляны.

«Первая, кажется, называлась «Безропотная», – подумал он, – и ведь правда, никто потом не роптал. А тут, надо полагать, никто не ответит. Кузнец де Мартиньяк постиг непротивление весьма глубоко. Жалко разбрасываться такими красивыми вещами, но если этот Джамбон предатель…»

Взяв бомбу, Т. незаметно положил ее в карман. Когда он вернулся на свое место, лама, как раз закончивший подсчет денег, спрятал кошель с монетами в недра своей рясы и улыбнулся.