Syntheism - Creating God in the Internet Age

Принято считать, что смерть пугает нас болью, печалью, одиночеством, бессилием и тайной, с которой она ассоциируется. Но даже если отбросить боль, печаль и одиночество, очарование все равно остается прежним. Таким образом, бессилие и тайна остаются. Другими словами, смерть пугает нас тем, что показывает наше бессилие и отсутствие знаний. Она унижает всех нас, и не в последнюю очередь тех из нас, кто в течение жизни обладал властью и социальным статусом. Она лишает нас антропоцентрического интернарциссизма. Но смерть также обнажает нашу экзистенциальную банальность, нашу совершенно несуществующую значимость для Вселенной. И что пугает нас больше всего, так это то, как смерть показывает наше собственное отсутствие значимости для божественного, то есть для Пантеоса. На самом глубоком уровне христианская ложь заключается в том, что каждый из нас что-то значит для Бога, что мы на самом деле желанная партия и заветные драгоценности для бога, которому, таким образом, не остается ничего другого, как сидеть и опекать нас и таких, как мы (в буквальном смысле), в вечности, как мертвый бог-робот, окруженный мертвыми тряпичными куклами.

Смерть показывает, как мало мы значим, как мало нас будет не хватать после смерти, как просто и почти оскорбительно безболезненно жизнь продолжается без нас. И то, за что мы чувствуем себя виноватыми на самом глубоком уровне, - это отсутствие вины, когда другие люди умирают и навсегда исчезают из нашей собственной жизни. Жизнь продолжается: что еще она должна делать? Именно в этом случае смерть постоянно бьется о наш экзистенциальный опыт. Мы никогда не сможем объяснить себе, почему мы должны быть настолько интересны и важны для Пантеоса, что Пантеон должен поддерживать нас после смерти ради самого Пантеоса. Нами движет не желание бессмертия, а банальный страх смерти как определенной сингулярности, после которой уже ничто не будет прежним. Отсрочка этого события - это воля к выживанию, и эта воля оформляется через все остальные менее значимые события, которым мы придаем решающее значение как в нашей собственной истории, так и в истории всего человечества.

Квентин Мейяссу формулирует свой радикальный утопизм в книге "Божественное небытие" (L'inexistence divine), которая публикуется частями и на момент написания статьи еще не завершена. По его мнению, история Вселенной содержит три решающих скачка, которые нельзя понимать как изначально заложенные фазовые переходы - как их представляют себе тоталисты от Платона до Эйнштейна, - а скорее как случайные эмерджентности, которые внезапно появляются из ниоткуда и из ничего, и которые радикально меняют существование, не обладая при этом никакими таинственными свойствами. Физика, безусловно, подчиняется определенным законам в нашей части пространства-времени, но физика как таковая не подчиняется никаким заранее установленным законам - напротив, она радикально условна. Например, Вселенная в целом, очевидно, может расширяться значительно быстрее скорости света, что с предельной ясностью доказывает существование космической инфляции. Таким образом, законы физики, а точнее, ее поведение или привычки, могут меняться как угодно и когда угодно, причем без согласования с нами. В противном случае эти модели поведения должны были бы предшествовать физике, которую они, как считается, регулируют, а естественные науки никогда не находили никакой поддержки для такого мистического нематериального предсуществования законов природы. Речь идет просто о несколько досадной логической ошибке, а проекция такого рода причудливых металогий существования означает, если угодно, удручающий возврат к необоснованному предположению Ньютона о внешнем создателе Вселенной, которому этот создатель, таким образом, предшествует (что, конечно, является началом невыразимо утомительного и бессмысленного регресса без конца: кто создал создателя, кто создал создателя создателя и так далее).

Мейяссу утверждает, что первая сингулярность - это генезис существования как такового, вторая сингулярность происходит в генезисе жизни и третья сингулярность - в генезисе мышления. Затем он делает гигантский скачок в будущее и утверждает, что в условном мире четвертая революция той же важности одновременно возможна, вероятна и, прежде всего, желательна, а затем в истинно синтетическом духе отводит Богу роль четвертого, а для человечества - последнего шага. Мы пишем в истинно синтетическом духе не только потому, что Синтеос - это созданный Бог, помещенный в будущее, но и потому, что Мейясу заявляет, что его концепцию Бога следует понимать, исходя из догмы, что вера в существование Бога подразумевает не то, что человек верит в Бога, а то, что он верит в существование. У Мейясу, как и у всех синтетиков, нет возможности обойти или выйти из теологического проекта. Метафизика - это не выбор, а абсолютная необходимость, от которой фундаментально зависит все остальное.