Свора девчонок

– Меня послали от социального такси узнать про госпожу Зенквиц. Она обычно ходит на плаванье для пожилых, по средам и понедельникам. А сейчас она уже с… – он подвигал шапкой по голове. – Со среды ее нет. Я всегда ее забираю: звоню, говорю в домофон «Борман Томас». Иногда еще добавляю «социальное такси», на случай, если старики забудут, кто я. Ну да, а ответа-то не было, ни так, ни так. Я подумал, может, она здесь. Мне Алих Герд посоветовал. Сказал, у Зенквиц есть тут садик. Но, видно, здесь ее тоже нет, да?

Мы покачали головой.

– Ох! – сказал он. Наверняка у него не раз случалось, что одному из регулярных пассажиров требовался транспорт в последний путь. И тогда Борман Томас, наверное, всегда говорил «ох!». Это выглядело слегка неуклюже, но попадало точно в яблочко. – Ну, будем надеяться, – сказал он. Ни на что, ни на кого. Главное – надеяться. – А кто вы еще раз? – спросил он. – Родственники?

– Мы соседи по участку. Мы тоже хотели проведать госпожу Зенквиц. Мы начали волноваться.

– Ну, тогда все ясно. Двойная могила.

– Что, почему? – спросил Юрек. – Кто еще?

– Ну, она и ее сын. Он на прошлой неделе помер. Подожди-ка, – он снова почесал голову через шапку, – среда – это же… Ну, в общем, подгадал момент. Так что его уход при всей этой суматохе, с хайлигенскими девочками, и больницей, и всем таким, его уход никто и не заметил. Рокштро-то. Ну, сын-то! Он ведь когда-то был тут бургомистром. Он тоже умер. А мать – она за ним ухаживала. Мать за сыном, потому что он инвалидом был, в кресле сидел. Вот, вот что значит судьба, говорю я всегда. Она за ним ухаживала, хотя ей за восемьдесят было. Ну, вот моя мать тоже еще вполне бодрая женщина, а ей семьдесят четыре. Но Зенквиц, господа хорошие… Я всегда думал, что она еще держится только потому, что ей за сыном ухаживать надо. Вот когда у человека есть дело… А больше же некому. Его бы и пинцетом никто трогать не стал, Рокштро Генриха-то. Какие уж я про него истории слыхал! Рокштро Генрих, попадись мне только в руки, всегда говорил мой отец. Они бы его его собственным партийным билетом отметелили. Они бы ему… – и Борман Томас раскатисто рассмеялся, – они бы ему уран в зад… – Он снова засмеялся: – Ну да, в зад бы засунули.

Я не поняла, что тут такого веселого. Зато поняла, что Стонущая мать – мать старого Рокштро. То есть она прабабка Аннушки и поэтому знала туннель.

Борман Томас перестал смеяться.

– Померла! – сказал он в заключение. – Вот так оно в итоге… Остается только вопрос, где старуха лежит. Я тогда пойду в полицию сообщу. Не безобразничайте тут! – он снова подвигал шапку, сунул в рот сигарету и вразвалку пошел прочь с участка.

Времени побезобразничать у нас уже почти не было.

И тут случился мой первый поцелуй…

Я старалась найти себе в саду Ганса какое-нибудь дело, потому что без дела я бы разлетелась на тысячу бабочек. Дело подтверждало, что я еще здесь и руки у меня еще на месте. Они собирали улиток. А чуть раньше они гладили волосы мальчика. Касались затылка, плеча…

Собирание улиток было одной из моих обязанностей у бабушки в огороде.

От поцелуя я поглупела, это точно. Иначе бы я все быстрее поняла. Все же так отлично складывалось! И как я не сообразила!

Я поискала свою голову рядом со своей головой. В ней же что-то было? Ах да, мысли. А чем они сейчас занимались? А-а, точно, думали. А о чем именно? А, да, о Стонущей матери и всем этом. Я как раз почти сообразила одну мысль… и тут ко мне подошел Юрек. Кожа у меня сама собой снялась и наделась наизнанку. Каждый волосок стал как из воды и потек по мне вниз.

– Я тебе помогу, – и он стал собирать улиток со мной.

Внутри меня росли и рушились горы. К губам прилипла самая широкая улыбка на свете. У меня уже болели щеки и вообще все… Когда же это прекратится? Сколько это еще продлится? Какое будет ощущение, если заняться еще чем-нибудь? СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ, ШАРЛОТТА! – трясла я себя, иначе он подумает, что ты онемела, а от следующего поцелуя еще и ослепнешь.

– Ты сегодня или завтра еще пойдешь к звонарю?

– Не, вообще-то нет. В последние дни с ним было тяжеловато. Мы не очень-то ладим.

– Что? Почему? – спросила я и подумала: «Что “почему?”». Почему он не очень-то ладит со звонарем? И сказала: – Почему ты не очень ладишь со звонарем? – Черт, вот глупая-глупая, такая бла-бла-блашка. Так же вообще не пойдет.

– Ну, звонарь… – начал Юрек. – Это сложно. Звонарь, у него… Уф, у меня сейчас все как-то смешалось. С чего лучше начать?

– С начала! – сказала я и, оторвав улитку от одной реальности – листа, переместила ее в другую – ведро.

– С начала, – повторил Юрек.