И он начал с самого начала. Он искал работу. Хоть какую-нибудь. И в один прекрасный момент мимо него пронесся человек в черном пальто с длинными рукавами. Не успеваю, не успеваю, бормотал он себе под нос. И исчез. Юрек – за ним. Чего он не успевает? Чего не успевает? Юрек задумался. Человек в пальто пролетел через старый город, по тротуару вверх, по тротуару вниз, по булыжной мостовой, мимо фахверков, фонтанов, статуй. По переулку вверх, по переулку вниз, лестница, поворот, гора – Юрек следом, будто за ним гнались дикие злые духи, хотя вообще-то он сам преследовал дикого духа. Такая скорость смотрелась в этом городе странно. Больше никто в Мильхфельсе не передвигался так быстро. Потом звонарь вошел в ратушу, пробежал мимо кафе, поднялся по лестнице и только тогда обернулся и спросил:
– Чего тебе? Кто ты? Ты звонить пришел?
– Звонить. Именно, – сказал Юрек.
– Ты там наверху со стропилами поосторожней, парень. Очень низкие балки. Оригинальные. Пережили большой пожар 1780 года.
И он стал подниматься – триста каменных ступеней, восемь деревянных ступенек, пять перекладин приставной лестницы в конце – там уже слышен был ветер. Он со свистом продувал насквозь открытую всем сторонам света башню. С таким четырехголосым северно-южно-восточно-западным свистом.
Добравшись до верха, звонарь вытер пот со лба, вынул мобильник из своих бархатных брюк и посмотрел на него. «Пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре», – считал он. В это время Юрек еще лез по приставной лестнице. Там наверху было так тесно и такие просторы снаружи. Боже! Как же это высоко! «Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь», – считал звонарь. Ветер сделал Юреку залихватский западный пробор. Два колокола висели посередине, все в зеленых окислах – эдакое скромное украшение. «Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят». Звонарь уже трижды намотал веревку на руку… и тут он начал. Первый тон – ясный, ревуще жуткий. Его сразу нагнал, обогнал и окружил второй тон. Каждую секунду добавлялись еще два неистово громких тона, которые ложились на предыдущие и раскачивались вместе с ними. Низкие звуки становились высокими, звон превращался в жужжание, звучание набухало и сжималось.
Юрек не зажал уши. Выражение лица звонаря колебалось между усердием и печалью. Лицо это казалось Юреку старомодным. Как сухари вместо чипсов и игра в карты вместо телевизора. У него были императорские брови, которые торчали кверху, на манер императорских усов.
Я смеялась, слушая его рассказ.
– Ты что, до того момента совсем не знал звонаря? Я думала, ты из Мильхфельса. Или ты из соседнего городка? – я тараторила так, будто нужно было побыстрее наполнить болтовней большую емкость.
– Да, из соседнего, – сказал Юрек и быстро улыбнулся. Но этого оказалось достаточно, чтобы у меня под ребрами под невидимую музыку заплясали бесята.
Юрек продолжил рассказывать. О звоне. Он длился пять минут. Каждый звук вращался вокруг своей оси, поглощал себя и удалялся. Вся эта мешанина катилась во все стороны по земле. До самых гор. До озера, до луга, до водохранилища Вольфсгетрой. Юрек был там, откуда шли звуки, которые были слышны везде в долине, в лесу, в соседней долине и соседнем лесу.
– Город сверху красиво выглядит, да? – спросила я.
– Да, – кивнул он, – очень. Выглядит так, что его хочется защитить.
Мы оба глянули в ведро. Улитки мазали друг друга слизью. Хорошо им при этом или плохо? Понятия не имею, еще никогда не была улиткой.
– И что ты делаешь у звонаря?
Вроде это было совершенно нормальное предложение. Но мне пришлось сначала все слова представить по буквам, потом сложить их и рассортировать. Ты у звонаря и что делаешь? Звонаря что делаешь и ты у? Ужас! А в инструкции к поцелуям написано, что после них нельзя управлять сложными механизмами и садиться за руль?
Голос Юрека. Он что-то говорит. Что? Ах да, я же что-то спросила.
– Я просто ему помогаю. На каникулах. Делаю все, что нужно. В общем, звоню в колокола. Играю на карильоне. Ему больше не приходится постоянно бегать. Думаю, он рад, что кто-то молодой этим интересуется, а то он водит только стариков-туристов по этому старому городку. Их такое интересует, а вот молодежь… – Юрек покачал головой. – Школьников это совсем не интересует. Они смотрят на звонаря как на карнавального клоуна. Он носит такую большую бархатную шапку. И еще накидку – летучую мышь. Детям и старикам это нравится. А подросткам – нет. Эти же вечно боятся, что что-то стыдно.
– Почему ты говоришь «эти»? Ты сам разве не подросток?
– Не. Ну, не такой, как другие.
Я посмотрела на него, как будто могла разглядеть, чем он не такой, но, честно говоря, просто хотела на него посмотреть.
– А почему ты сказал… – я бросила назад в ведро улитку, которая поднялась по стенке, перелезла через край и стала спускаться по наружной стороне. – Ну, в общем, почему с ним сложно?
Юрек разгладил руками складки на лбу, вроде массажа.