Свой мир

— Смешно. У нас нет предметов. Но раз ты не можешь лететь, то пошли.

Птица вышагивала, высоко вздёргивая ноги, словно шла по мелководью. Рихард с ножом в одной руке и бывшим шлемом в другой с трудом поспевал за ней. Нахлобучить котелок на голову он не мог: жаль было остатков каши.

С поймы реки они вышли в степь. Совсем недавно Рихард летел над колышущимся океаном трав и представить не мог, что зелёные растения — единственное плотоядное существо в окружающем мире. Не хищники, а скорее санитары, утилизирующие всё отжившее или чуждое. Хотелось бы знать, как травка умудрилась переварить звездолёт, если даже титановая основа шлема оказалась ей не по зубам. Хотя, при чём здесь зубы? — зубов у травы нет, титановый котелок оказался ей не по корням или чем она там утилизирует…

— Вот, — сказала птица, останавливаясь. — Мясо для тебя.

На земле, на небольшой проплешине, почти лишённой растительности, какие случаются в тех местах, где долго пасётся стадо, лежал джейран (или антилопа?)… в общем, один из тех красавцев, среди которых Рихард прогуливался в самый первый день по прилёту. Животное было живо, оно подняло голову и взглянуло в лицо Рихарду.

Спокойный, чуть отрешённый взгляд существа, знающего, что его ждёт.

— Мясо, — повторила птица.

— Погоди, — ошарашенно выдавил Рихард. — Я же вижу, он всё понимает… Как его можно на мясо? Ведь он понимает, я правильно сказал?

— Понимает, — голос Рики оставался безучастным. — Всё живое наделено разумом, даже трава немножко понимает. Но тебе надо есть, а он старый и всё равно скоро уйдёт к траве. А так польза будет не только траве, но и тебе.

— Нет, ты что? Так нельзя. Это же людоедство, и не важно, что мы не похожи, мысль всюду одинакова, невозможно есть того, кто наделён разумом.

Где-то на задворках сознания мелькнуло воспоминание о детской сказочке, и Рики тотчас повторила его, как контраргумент:

— Колобок, колобок, я тебя съем.

Джейран лежал, кажется, не очень вслушиваясь в спор. Он был готов отдать свою плоть пришлому пожирателю, остальное его не интересовало. Наверное, эта жертвенность обусловлена отсутствием в здешнем парадизе борьбы за существование. Ничей зуб или коготь не угрожает жизни, всякий рождается, размеренно живёт и в свой срок не умирает, а уходит к траве.

— Я не знаю, как тебе объяснить… У меня просто слов таких нет. Изначально невозможно съесть того, кто подобен тебе самому. А разум — самое великое подобие живых существ… Погоди, Рики, я, кажется, понял, что надо делать. Я знаю, ты умеешь читать у меня в голове, понимать мысли, так загляни, прочти, может, ты поймёшь, о чём я так бессвязно говорю, — Рихард ударил себя по голове, даже не заметив, что рассёк лоб рукояткой ножа.

Птица невыносимо долго молчала, потом произнесла, как всегда, бесцветно, отчего сам собою родился менторский тон:

— Мне было непонятно, почему при таком способе питания вы не съели сами себя. Теперь понятно. У вас существует жёсткий императив, запрещающий пожирание себе подобных.

«Жёсткий императив», — сам Рихард никогда не употребил бы эти слова, хотя в принципе знал, что они значат. А полчаса назад Рики путалась в глаголах, именах и местоимениях. Видно не так просто длилось молчание.

— Пусть будет императив, я согласен. Иначе было бы бесчеловечно. Смешно, правда?

— Не смешно. Когда правильно, то бывает грустно или весело, но не смешно.

Рихард присел возле джейрана, погладил мягкий бок.

— Мы можем ему помочь?

— Зачем? Трава поможет, завтра или даже сегодня. А нам пора идти. Надо отыскать тебе полноценный заменитель мяса.

Полноценного заменителя мяса найти не удалось. Они долго бродили по мокрой пойме. Рики порой вытаскивала из раскисшей почвы какие-то коренья, перемалывала их клювом, производя громкой треск, точь-в-точь, как аист, прилетевший по весне на старое гнездовье. Кое-что давала попробовать Рихарду. Вкус у корней был жгучий и не слишком съедобный.

— Не сезон… — вздохнул Рихард.

Видимо, Рики покуда плохо разбиралась в идиоматических выражениях, потому что спросила:

— Что значит — не сезон?

— Значит, сейчас ничего подходящего нет, но потом, может быть, вырастет.

— Потом вырастет, — эхом откликнулась Рики.

К месту своих ночёвок Рихард вернулся с пучком ворсистых черешков, вкусом напоминавших ревень. Да и всё растение с лопушистыми листьями, было на ревень похоже. Растение показала Рики, сам Рихард не решился бы попробовать его: вид волосатых черешков не вызывал аппетита. Набрать местного ревеня можно было бы целую охапку, но Рихард уже усвоил нехитрое правило: не брать ничего больше, чем на один раз. Никакие запасы здесь не сохраняются, всё будет изничтожено травой.