Свой мир

Рихард доел вкусную, хотя и несолёную кашу, сполоснул котелок, нахлобучил его на голову и отправился в заросли на разведку. Оставлять что-либо на месте ночёвки не хотелось. Если уж звездолёт пропал, то бывший шлем и подавно сгинет.

В мокрых зарослях вдоль реки росло более чем достаточно псевдориса, из которого Рихард варил себе кашу. Причём некоторые метёлки цвели, а часть стояла осыпавшись, значит, зерна у него пока хватает. А вот птичьих гнёзд Рихард не сыскал, чем втайне остался доволен. Было бы неловко разорять дом существа, с которым только что содержательно беседовал. Но и так он не пропадёт. Углеводов и белков в зерне довольно, а без желтков, то бишь без жиров, как-нибудь проживём. Солью бы разжиться, и вовсе стало бы неплохо.

Соль, разумеется, в мокром царстве отсутствовала, зато кроме риса встречались и другие растения. Жирные напластования зелени, кем-то погрызенные или поклёванные, казалось, сообщали о съедобности. Рихард обломил листок, понюхал обильно выступивший сок, но, хотя запах был совершенно невыразительный, попробовать не решился. Невысокие кустики сплошь усыпаны семенными коробочками. Часть коробочек раскололась, и оттуда выглядывала зеленоватая желеобразная масса, нашпигованная мелкими чёрными зёрнышками. Скорее всего, это лакомство тоже съедобное, но каждую треснувшую коробочку густо облепляли мелкие букашки, так что всякое желание отведать желе пропадало.

Домой на песчаную проплешину Рихард вернулся во второй половине дня, изодранный кустами и абсолютно голый. Лёгкие прикосновения трав сначала обратили его набедренную повязку в ветошь, а потом она и вовсе улетела лёгкими прядями корпии. Несокрушимые башмаки окончательно слетели с ног, попросту развалившись.

Во всяком случае, теперь можно было не беспокоиться об имидже; внешний вид у Рихарда стал вполне законченным и органичным: босиком, без штанов, с ножом, зажатым в кулаке, и каской на голове. Вернее, титановые останки шлема красовались не на голове. Свободной рукой он прижимал его к груди, чтобы не растерять зёрна. В ближайшее время шлему предстояло превратиться в котелок, а потом — в миску. Таковы пути прогресса: вещи узкоспециальные, упрощаясь, превращаются в универсальные.

Целый час Рихард изображал из себя крупорушку, превращая зерно в крупу и отвеивая мякину. А когда окончил свои труды, увидел, что из-за недалёкого леса на другом берегу реки поднимается густо-лиловая туча. Там отчётливо погромыхивало, обещая грозу, о силе которой Рихард мог лишь гадать. Но в любом случае жечь костёр нельзя. Откуда нехитрая истина сельской жизни открылась космическому разведчику, он сам не мог сказать. Конечно, забытые прапрабабки уверяли, что в грозу ни костров нельзя жечь, ни печь топить, иначе Илья-пророк, увидав такое непотребство, осердится и саданёт в негодника молнией, а грамотные прапраправнуки знали, что и над трубой, и над костром вместе с дымом поднимается столб ионизованного воздуха, который притягивает молнии лучше любого громоотвода. Объяснения разные, а итог один и мораль одна: не жги в грозу костёр, не топи печь, не дразни электрическую погибель.

Прятаться было негде, Рихард свернулся на песке, пережидая непогоду. Гроза скоро перешла в мелкий непрестанный дождь, всё более холодный. Впервые Рихард почувствовал, что пленившая его планета может быть негостеприимной. Через пару часов Рихарда начал бить озноб, а к тому времени, как стемнело, он думал уже только об одном: как бы согреться.

К утру сжавшийся в комок Рихард впал в забытьё — не то сон, не то последствия переохлаждения. В какую-то минуту он открыл смутные глаза. Было уже светло, но нескончаемый ледяной дождик продолжал сеять. В двух шагах от Рихарда стояла птица и, вытаращив круглый глаз, рассматривала человека.

— Смешно, — сказала птица. Широко шагнув, она оказалась у котелка, тюкнула клювом, ухватив несколько зёрен.

Рихарду почудилось, что сейчас она скажет: «Вкусно!». Но, видать, твёрдая крупа, лишь слегка смоченная дождевой водой, оказалась не слишком лакомым угощением, и птица промолчала.

На Рихарда вновь начало накатывать беспамятство. Казалось бы, температура воздуха явно плюсовая, хотя пар изо рта вроде идёт. И всё же ночь в голом виде под дождём — и человека больше нет. Замёрз насмерть при плюс пяти. Страшная штука — переохлаждение.

Человек засыпает, и ему кажется, что стало тепло и сухо. Пахнет пылью и мускатным орехом, как дома, в кладовке, где так славно сиделось в детстве.

Люди могут летать во Вселенной, посещать другие галактики, но на Земле останутся старые дома, и там, в пыльных кладовках, где в жестяных банках хранятся специи, будущие покорители космоса станут мечтать о волшебных странах.

Сладкие, тёплые сны чудятся не замерзающему, а умирающему от переохлаждения. Жаль, что проснуться от такого сна не получится.

Рихард не мог сказать, сколько времени продолжалось полукоматозное состояние, но, вопреки очевидному, он пришёл в себя.