Свой — чужой

— Слушай, друг дорогой! Ты не забывай, что у нас с тобой есть дело, дело нешуточное, и твоя роль в этом деле ключевая, и притом редкая. Я понимаю, что тебе тяжело, что ты с живыми людьми контачишь и видишь в них много хорошего. Это правильный настрой. Психологически правильный — видеть на участке своей работы больше позитивного. Но не наше дело — и уж точно не твое — вступаться за Юнгерова. Тем более в разборке с Гамерником. Кто там из них прав? Откуда что пошло? Живут они так… А то, что этот Гамерник гнусен, — я и без твоих замечаний знал еще тогда, когда ты в школе учился. Ферштейн?

— Яволь, херр оберст![137]

Виталий Петрович помолчал, снова потер лоб пальцами и продолжил уже более спокойно:

— Оперативные материалы я тебе показывать-листать не буду, но поверь — тех, кто вас изрешетить пытался, я знаю. Буду к себе суров: я не знаю пока, как их «приземлить», и тем более, как их официально привязать к заказу Гамерника. Этих наемников на «понял-понял» не возьмешь, они ребята серьезные.

Штукин тихо кашлянул и поднял руку, как первоклашка. Ильюхин, разрешая, кивнул, и Валера очень осторожно начал выстраивать предложение:

— А вот Ермилов бы… Он смог бы их разговорить… Денис рассказывал, что…

Полковник не дал ему договорить:

— Я надеюсь, что ты так пошутить решил. Да? Пошутил?

— Пошутил, — мрачно кивнул Штукин. — Мне, вообще, как я заметил, особенно удаются шутки на тему собственного расстрела.

Виталий Петрович одобрительно кивнул:

— Это хорошо, что ты чувства юмора не теряешь. Ничего-ничего, мы и не из таких ситуаций выходили достойно. Ты особо не гоняй, ты больше прислушивайся. В системе Юнгерова скоро возникнет такая атмосфера, когда о чем-то открыто не говорят, но все всё понимают…

— Появилась уже, — заметил Штукин.

— Тем более! Значит, скоро и конкретика начнется — только определяй по косвенным признакам, как говорят наши друзья чекисты… Тебя что-то смущает?

— Есть немного…

— Что? Ты не таи, у нас же с тобой откровенный разговор…

— Виталий Петрович, я, когда в «наружке» топтал, мое дело было поросячье, главное — за объект не думать. В отделении, когда опером был, так то же самое: мы — окопники, любое серьезное преступление — главку виднее. И сейчас — все то же самое получается…

— Это с чего же ты так решил? — удивился Ильюхин, а Штукин на его удивление только руками развел:

— Ну — как же… Вы на мое мнение о Юнгерове и его людях даже внимания не обращаете. Такое ощущение, что вам не важно, кто хороший, кто плохой…

Полковник жестом подозвал официантку, чтобы попросить ее принести еще кофе, и Валерка вынужден был оборвать свою фразу. Впрочем, Ильюхин и так уловил ее смысл и постарался ответить искренне, насколько мог:

— Это не так. Мнение твое для меня очень важно, но это не значит, что я с ним всегда буду соглашаться. Более того — иногда буду спорить, хотя и согласился уже с ним. И вообще, в этой истории, в этой конкретной ситуации, тут как раз все от тебя и зависит. Ты там один, а нас здесь много. Это не значит, что я тебя слушаю, тупо докладываю кому-то наверх, и там наверху кто-то принимает какие-то решения… Я, кстати, если хочешь знать, в Москву еще ничего по существу и не докладывал. Туда, кроме пустых формальных бумажек, ничего и не уходило. Нечего было докладывать. А если бы и было что, то я сто раз бы еще подумал: стоит ли доложить, и если стоит — то в каком объеме и в каких деталях, — чтобы, во-первых, тебя не подвести, а во-вторых, — себя не подвести. Потому что я понимаю, что ты среди людей, и людей сложных, а не в среде наркоманов-налетчиков, к которым общечеловеческие ценности примеривать просто глупо…

Девушка принесла им кофе — Штукин даже удивился, как его быстро приготовили. Ильюхин быстро схватил свою чашечку, и Валера заметил, что рука полковника чуть подрагивает. Виталий Петрович отхлебнул приличный глоток, обжегся, невнятно матюгнулся и продолжил:

— И вообще… Результатом твоей работы может стать вывод, что все это сообщество должны разрабатывать не милиционеры, а налоговые службы. Может такое быть?

— Запросто! — оживился было Штукин, но Ильюхин махнул на него рукой, сиди, мол, слушай:

— Запросто — не запросто, а такой результат — тоже результат. Только выводы сами по себе не рождаются, к ним приходят. Ну и если налоговые службы — так флаг им в руки… Но! У нас ведь есть трупы! Так? Так… И что, мы все знаем? Нет, не все, а очень поверхностно… И значит, какова цель?

Валерка даже головой помотал, чувствуя, что полковник его специально путает. Подумав, Штукин попробовал сформулировать ответ:

— Если о трупах… Значит, цель — увидеть конкретные действия Юнгерова в отношении Гамерника и действия Гамерника в отношении Юнгерова, зафиксировать все это — и накрыть панамой. Так?

Ильюхин улыбнулся:

— Ну, на это, конечно, трудно рассчитывать, чтоб вот так сразу всех панамой… Такие удачи только в кино и в книжках бывают…

— Тогда в чем же цель? — насупился окончательно сбитый с толку Штукин.

Полковник задумчиво повел головой, отхлебнул еще кофейку и вдруг выдал: