Свой — чужой

Опасаясь контрразведки,
Избегая жизни светской,
Под бандитским псевдонимом
Мистер Джон Валерий Штук —
Вечно в кожаных перчатках,
Чтоб не делать отпечатков,
Жил в гостинице бандитской
Не бандюга, а «урюк»[133].

Окончив декламацию, Штукин поднял воротник джинсовой куртки и начал с утрированной подозрительностью озираться.

Полковник усмехнулся:

— А почему «урюк»? Валера развел руками:

— Для рифмы, в основном. Да и… «Урюк» я и есть… Ильюхин вскинул брови:

— Что ж так мрачно? Или в чем-то… просчитался пресловутый мистер Пек?[134]

Валера чуть скривил губы, быстро прикурил и помахал в воздухе зажженной сигаретой, разгоняя дым:

— Не мрачно, но… Как вам сказать, товарищ полковник…

— Скажи, как есть.

— Скажу. А вы уверены, что я попал в ОПС[135]?

— В каком смысле?

— В человеческом, то есть в прямом, но не официальном.

Виталий Петрович прищурился:

— Твои сомнения относительно прилагаемой к ним аббревиатуры касаются слова «преступное» или «сообщество»? Или «организованное»?

Штукин легко закинул ногу на ногу и непринужденно, почти светски, улыбнулся:

— Организованности у них и государство занять может. Сообщество — конечно, есть, они связаны интересами и, вообще, жизнью, но вот насчет всякого такого преступного… Я, конечно, среди них совсем еще не старожил, но…

Валера чуть запнулся, и полковник подбодрил его:

— Ты говори, говори… Как есть — не стесняйся.

Штукин пожал плечами:

— Если не стесняясь, — то люди там достойные. Симпатичные. Я отрицательных эмоций гораздо больше получил на легальной работе. Прошу отметить и доложить в воспитательный отдел!

«Осмелел», — подумал про себя Ильюхин, однако вслух ничего не сказал, лишь головой покачал.

Валера тем временем практически залпом опрокинул в себя чашечку принесенного официанткой кофе и остро глянул прямо в глаза полковнику:

— А если серьезно, то все, что я вам только что сказал, — серьезно.

Ильюхин долго не отвечал, размешивая сахар в своей чашечке, а потом, спрятав улыбку, тихо предложил:

— Ну, если серьезный разговор пошел… Тогда расскажи и о себе.

Штукин сразу же насторожился, почуяв неладное, и вспомнил о случившейся на озере трагедии. А о чем он еще мог сразу подумать? Правда, было непонятно — откуда об этом может знать Ильюхин…

Полковник ждал. Валера нахмурился и пошел на обострение:

— Если что-то не так, то давайте напрямую!

Ильюхин взгляд не отвел, усмехнулся жестко:

— Если труп — это «если что-то не так», то боюсь подумать, что такое «если дело труба»… И учти — все твои слова, будто тебя к стенке припирают, — это неправильно… Не нужен этот налет. Поговорим спокойно. Тему все равно не закрыть.

— Не понял. — Валера аж побледнел, подумав о том, что расследованию истории на озере дан официальный ход и информацией о случившемся владеет не его куратор Ильюхин, а полковник Ильюхин как представитель государства.

Виталий Петрович, уловив этот нюанс его размышлений, чуть качнул головой:

— Я имею в виду, что тему эту не закрыть в нашем с тобой разговоре.

— Хорошо, — шумно выдохнул воздух Штукин. — Вам я готов рассказать. Более того — объяснить. И даже оправдаться.

— А другим?

— А с другими — не считаю нужным это обсуждать. Более того, зная, как устроено наше государство, считаю разговор о Николенко смешным.

Произнеся фамилию, Валера впился глазами в лицо полковника, проверяя себя, и по реакции Ильюхина понял, что не ошибся, — Виталий Петрович именно эту тему и имел в виду. Но откуда он узнал?

Полковник между тем отхлебнул кофе и аккуратно поставил чашку обратно на блюдце:

— Чего же тут смешного?

Штукин зло дернул щекой:

— Знаете, я много раз говорил жуликам: «Сознайся — лучше будет!» При этом я им не говорил — для кого именно это будет лучше…

Ильюхин закурил и сказал спокойно, словно просто констатировал:

— Ты меняешься.

— Не надо! — занервничал Валера. — Ни хрена, извините за выражение, я не меняюсь. И не мутирую. Просто наконец-то я приобрел редкую возможность говорить про нашу жизнь так, как она есть.

Виталий Петрович хмыкнул:

— А мне оставишь возможность не согласиться с тобой?

Штукин задумался, потом шмыгнул носом и, отвечая, уже чуть сбавил тон:

— Не надо иронизировать. Вы прекрасно знаете, что ваше мнение для меня отнюдь не пустой звук.

— Спасибо. Ну а раз так, то расскажи, пожалуйста, как все случилось…

Валера опустил голову, потом быстро вскинул ее и заговорил очень быстрым, почти горячечным шепотом: