Своеволие философии

Последний раз, уезжая из Сильс-Мария, Ницше оставил в своем жилище книги и груду рукописей. Он надеялся вернуться будущим летом, и попросил домовладельца Жана Дуриша подготовить для него комнату к следующему июню, а оставленные обрывки бумаг и заметки сжечь как мусор, поскольку они ему больше не понадобятся. Однако жечь бумаги Дуриш не стал. Он вынул их из корзины для мусора, подобрал с пола, и убрал в шкаф. Позже, когда почитатели Ницше и просто любопытствующие туристы начали приезжать в Сильс-Мария, чтобы посмотреть на дом, где жил скандально знаменитый «сумасшедший» философ, Дуриш доставал охапки черновиков, и приглашал всех желающих выбрать для себя что-нибудь на память. Об этой практике стало широко известно из заметки, напечатанной в рубрике новостей осеннего выпуска литературного журнала “Magazine für Literatur” за 1893 год.

Посланец семьи Ницше вскоре добрался до Дуриша и тот, не желая нарываться на неприятности, без промедления отослал всю кипу оставшихся брошенных бумаг сестре философа Элизабет Ферстер-Ницше, которая тут же поместила их в архив. При составлении «Воли к власти» эти бумаги попали в число «рукописей», из которых происходил отбор материала. Черновым записям, наброскам и афоризмам Ницше 1880-х годов, из которых и сложилась «Воля к власти», Фёрстер-Ницше придавала особое значение, считая, что это – «главная книга» ее брата, его подлинный «опыт переоценки всех ценностей».

Часть неопубликованных рукописей и записных книжек Ницше – Nachlass («Наследие»), осталась в Генуе и Турине. Из сочинений 1888 года к этому времени изданы были: «Казус Вагнер» (полностью), «Ecce Homo» и «Ницше против Вагнера» (частично). Текст сочинения «Сумерки идолов» был подготовлен к изданию, а «Антихрист» и «Дионисовы дифирамбы» оставались в рукописях. Опекуном Ницше и распорядителем его бумаг сначала была мать философа – Франциска, но фактически всем распоряжалась сестра – Элизабет, получившая официальные авторские права на издание наследия брата в 1895 году. Отношения сестры и брата были непростыми, а в 1880-е годы стали крайне напряженными. Сестра была для Ницше воплощением всего, что он отвергал: мещанства, антисемитизма, национализма.

В письме к матери, датированным 1887 годом, Ницше называл «радикальным средством покончить со мной»383 – решение сестры, отправиться вслед за мужем – известным националистом и антисемитом – Бернхартем Ферстером в Парагвай, создавать чисто арийское государство – колонию «Новая Германия». За год до туринской катастрофы Ницше писал сестре: «Теперь дошло до того, что я должен изо всех сил защищаться, чтобы меня не приняли за антисемитскую каналью; после того как моя собственная сестра, моя прежняя сестра, а теперь еще и Видеманн дали повод к этой, самой злосчастной из всех мыслимых, ошибке. После того как в антисемитской корреспонденции мне повстречалось даже имя Заратустры, мое терпение иссякло – теперь я занял глухую оборону против партии твоего супруга. Эти проклятые антисемитские дурни не смеют прикасаться к моему идеалу!!

Из-за твоего замужества наше имя теперь поминается в связи с этим движением – и сколько же мне пришлось уже претерпеть из-за этого! За последние 6 лет ты потеряла всякое представление о том, что можно и чего нельзя…

Я, понятное дело, никогда и не ждал от тебя, чтобы ты хоть что-нибудь смыслила в том, какую позицию я как философ занимаю относительно своей эпохи; и, тем не менее, инстинкт любви хоть как-то должен был тебе подсказать, чтобы ты не шла прямиком к моим антиподам»384.

Элизабет Ферстер-Ницше, вернувшись в Германию из Парагвая летом 1892 года, после полного краха своего предприятия и самоубийства мужа, занялась обустройством «посмертной судьбы» своего брата. В начале 1894 года в Наумбурге она основала «Архив Ницше», позже переехавший в специальное здание в Веймаре, виллу Зильберблик, служившую последним пристанищем безумного философа, где хранились его рукописи, черновики, письма. Тут, на втором этаже «Архива Ницше», у подножия горы Эттерберг, где меньше чем через 40 лет после его смерти будет построен концентрационный лагерь Бухенвальд, философ провел долгих одиннадцать лет.