Своеволие философии

Мне показалось, что я была последней, кто забрался в почти пустой ярко-красный трехвагонный поезд, готовый через пару минут отправиться по горам и тоннелям прочь от Санкт-Морица. Облокотившись на рюкзак, я закрыла глаза. Показавшийся мне сначала горным эхом шум нарастал стремительно. Я взглянула в окно и ничего не увидела. Оконное стекло было залеплено толстой пленкой воды. Ливень обрушился в мгновение ока. Поезд так и не тронулся с места. Потоки воды меньше чем за четверть часа затопили пути. Кажется, меня не хотят отпускать. Часа через два уже в сумерках поезд тронулся. Дождь так и не перестал, но теперь он устало, будто через силу, лениво моросил по-осеннему. Я смотрела на струйки воды, бесконечно стекающие по стеклу. Было пусто и пасмурно. Через некоторое время около меня остановилась тележка с буфетной снедью. Проводник, наливавший мне чай, сказал: «я слышал, двойную радугу можно увидеть нечасто, вы видели такое раньше?». Я повернулась и увидела в окне напротив две огромные семицветные улыбки с неба до земли.

Андрей Смирнов

Как заметил Ницше, философия начинается тогда, когда удается усмотреть проблему в том, к чему мы привыкли издавна и чего наш глаз просто не замечает. Философ Андрей Смирнов увидел проблему в том, что казалось абсолютно ясным и беспроблемным. Сказать: «Дерево зеленое», «День ясный» – так же просто, как дышать. Это же «S есть P». Если и есть здесь проблема, то это – проблема правильного подбора P к S, проблема истины. Связка же в суждении «S есть P» – это чистая формальность, не случайно в речи на русском языке она опускается как нечто само собой разумеющееся.

Вот это «само собой разумеющееся» и становится предметом внимания Андрея Смирнова. Он задался вопросом: «Что делает возможным само субъект-предикатное соединение, саму форму суждения?». Если радикально проницательный Кант выделил возможные формы связывания субъекта и предиката, принимая существующую в логике классификацию суждений, то Андрей Смирнов настроен еще более радикально, его интересует – как вообще возможна логика. Не случайно одна из его изящных статей названа «Шкатулка скупца, или Почему мы верим в законы логики».