Своеволие философии

Этим летом Ницше переживал глубокий кризис, вызванный неразделенной любовью к юной Лу Саломе, ставшей позже знаменитой писательницей, психоаналитиком и роковой музой многих европейских гениев рубежа XIX-XX столетий. По признанию Ницше: «вряд ли когда-либо между людьми существовала большая философская открытость, чем между Лу и мной…»369. Спустя десять лет после несостоявшегося романа, Лу Андреас-Саломе написала одно из лучших и по сей день исследований – «Фридрих Ницше в его сочинениях» (1894).

Петер Гаст, свидетель дружбы Ницше и Саломе, вспоминал: «В течение определенного времени Ницше был действительно заворожен Лу. Он видел в ней что-то необыкновенное. Интеллект Лу и ее женственность возносили его на вершину экстаза. Из его иллюзий о Лу родилось настроение Заратустры. Настроение, конечно, принадлежало Ницше, но именно Лу вознесла его на Гималайскую вершину чувства»370.

В конце июня, сразу по приезде в Энгадин, Ницше написал вторую часть «Так говорил Заратустра». В “Ecce Homo” он вспоминает: «…Летом, вернувшись домой, к священному месту, где мне сверкнула первая молния мысли о Заратустре, я нашел вторую его [сочинения «Так говорил Заратустра». – Ю.С.] часть. Десяти дней было достаточно; ни на первую, ни на третью и последнюю часть я ни в коем случае не употребил больше времени»371.

В ницшеведении распространено мнение, что философ не «чувствовал» природы и не пытался проникнуть в тайны природного бытия, поскольку в силу своего постоянного нездоровья и климатической зависимости, не мог занять позицию наблюдателя за внешним миром372. Не могу согласиться с этим утверждением. В «Заратустре» можно отыскать искусные зарисовки полуденного света, тишины гор, искрящихся ручьев, «зеленых лугов, окаймленных молчаливыми деревьями и кустарником»373, увиденные Ницше во время ежедневных многочасовых одиноких прогулок с маленькой записной книжкой, специально для путевых заметок подаренной ему сестрой. «Моя нетерпеливая любовь изливается через край в бурных потоках, бежит с высоты в долины, на восток и на запад. С молчаливых гор и грозовых туч страдания с шумом спускается моя душа в долины… Я всецело сделался устами и шумом ручья, ниспадающего с высоких скал; вниз, в долины, хочу я низринуть мою речь»374.

Энгадинские тексты Ницше порой наводят на мысль, что в его творчестве преобладает вектор восхождения. «Я, странник и скиталец по горам, говорил он [Заратустра. – Ю.С.] в своем сердце, – я не люблю долин, и, кажется, я не могу долго сидеть спокойно. И какова бы ни была моя судьба, то, что придется мне пережить, – всегда будут в ней странствование и восхождение на горы: в конце концов мы переживаем только самих себя»375. Однако, перечитывая Ницше, соглашаешься с мнением исследователя, что философ «не переживает свой биографический и мыслительный опыт как опыт набора высоты… Делез прав, когда утверждает, что нельзя ограничивать воображаемое пространство Ницше «психизмом восхождения» (“psychisme ascensionnel”), как это сделал Башляр. Для Ницше нет и не может быть доминирующего вектора жизни…»376.

3 сентября 1883 года Ницше написал своему другу и секретарю Петеру Гасту в Венецию: «Мой дорогой друг, ну вот и снова мне пора расставаться с Энгадином: в среду я собираюсь уезжать – в Германию, где меня ждет немало дел… Этот Энгадин – место рождения моего Заратустры. Я как раз только что обнаружил первый набросок, в котором значится: “Начало августа 1881 года в Зильс-Мариа, в 6000 футов над уровнем моря и гораздо выше всего человеческого”… Кстати, не без огорчения я должен Вам сообщить, что теперь, в третьей части, бедняга Заратустра действительно впал в уныние – настолько, что Шопенгауэр и Леопарди рядом с его “пессимизмом” покажутся неопытными юнцами. Так должно быть по плану. Однако чтобы написать эту часть сам я нуждаюсь в глубокой, небесной ясности, – поскольку патетика высшего рода может удаваться мне лишь как игра. Возможно, я разработаю тем временем еще и нечто теоретическое; мои наброски на этот счет озаглавлены: Невинность становления. Путеводитель по освобождению от морали…»377.

C 1883 года для Ницше стало традицией проводить в Сильс-Мария лето и начало осени, а зимовать в Ницце. Третье лето Ницше в Сильс-Марии длилось с 15 июля по 26 сентября 1884 года. В 1885 году Ницше прожил в своем энгадинском жилище с 7 июня до середины сентября 1885 года. С начала июля до 25 сентября 1886 года Ницше работал в Сильс-Мария пятое лето.