Своеволие философии

В обществе, базирующемся на рабочем времени, философия сохраняет за собой функцию самосознания человека, но которое теперь утрачивает характер осознания им своей связи с вечностью и тем самым своей свободы. Индивид осознает себя уже не как субъект свободно осуществляемой деятельности, а как нечто производное от вне его находящихся и неподвластных ему сил и отношений. Время, лишенное связи с вечностью, есть безличное время социальных изменений с разной степенью длительности. Оно предстает здесь как время жизни вещей, но не людей. Время же человеческой жизни, как в язычестве, опять измеряется жизнью его тела, но не духа. «Сегодня, – по словам Зигмунта Баумана, – все построенные в культуре мосты, соединяющие человека с вечностью, полностью разрушены. Путь в вечность перекрыт для современного человека и ему остается лишь сосредоточиться на своем телесном существовании, найти в нем смысл и ценность»290. Забота о теле становится главной заботой человека, отодвигая на второй план все остальные его интересы и помыслы291. Наиболее значимым и более всего переживаемым событием такой жизни становится смерть. Во всем видят теперь неизбежную печать смерти, признак надвигающегося конца, приближающейся гибели. Смерть становится главной темой и художественного творчества. По словам Баумана, «самые известные художественные артефакты наших дней высмеивают бессмертие или обнаруживают к нему полное равнодушие… Исчезновение и умирание – вот что выставляют ныне в художественных музеях»292.

Тема кризиса европейской культуры, о чем начали писать еще в конце Х1Х в., переросла в ХХ в. в критику культуры и даже ее отрицание. Для того же Хайдеггера культура с ее устремленностью к вечному, бессмертному, абсолютному есть нечто, скрывающее за собой подлинное бытие человека в его конечности, постоянно исчезающей в потоке времени.

Любая попытка избавиться от утопии, ставшей для человека Нового времени единственной надеждой на преодоление им своей конечности, достигается, согласно Мишелю Фуко, лишь ценой «смерти человека» как познавательной «эпистемы», что означает переход к новой – не антропологической, а лингвистической – «эпистеме» с ее представлением о языке как формально структурированной системе. Возникает совершенно новая дискурсивная практика, в которой человек исчезает, испаряется в безличных языковых конструкциях, а сама история превращается всего лишь в «археологию знания». Правда, сам Фуко называет такую перспективу только предположением, но для него несомненно, что человек есть «изобретение недавнее», продукт одной из возможных «диспозиций знания» и потому его конец неизбежен. Впоследствии Фуко попытается представить историю, в которой «человек умер», как историю власти, меняющей во времени лишь свои обличия и способы предъявления. Но и в этом случае человек исчезает из истории как ее субъект, делающий самого себя ее движущей целью. Вывод вполне логичный, если учесть, что в истории, не знающей вечности, нет места и человеку с его индивидуальной свободой. Попытка Фуко освободить историю от всего, что претендует на выход за пределы времени, будет затем подхвачена теоретиками постмодернизма.

Постклассическую философию, с этой точки зрения, трудно назвать самосознанием свободы. Скорее, она предстает как ее отрицание, как осознание невозможности ее обретения в границах существующего мира, всей трагичности человеческого бытия, неспособного избавиться от своей конечности. Под вопрос ставится все классическое наследие гуманизма и просвещения с его верой в первостепенную ценность человеческой свободы.

Но если свобода исчезает из поля зрения философов в результате утраты человеком своей связи с чем-то вечным, что находится за пределами времени, то может это вечное надо искать в самом времени? В качестве некоторого общего итога философского поиска свободы, начиная с греков и вплоть до наших дней, напрашивается именно такой вывод. В своем практическом воплощении свобода, видимо, не может быть ничем иным, как временем, принадлежащим тому, кто живет в нем, т. е. свободным временем, превращающим индивида, по выражению Маркса, в «иного субъекта» по сравнению с тем, каким он предстает в рабочее время. «Царство свободы» располагается тем самым не в каком-то вневременном пространстве, созданном нашим воображением, а в реально текущем времени, но только в том, которым индивид может распоряжаться по собственному усмотрению. Но тогда и всю философию можно определить как самосознание человека, живущего в свободном времени или хотя бы испытывающего потребность в нем.

Неля Мотрошилова