Своеволие философии

Вопреки мнению о конце философии, она и после Гегеля продолжит свое существование, но уже в иной – постклассической – форме. Но с тех пор вопрос о ее значимости для современного человека уже не сходит с повестки дня. О несовременности, или «несвоевременности», философии писал Ницше, провозгласив своим кредо нигилизм – тотальное отрицание всего, во что верили философы, начиная с Сократа, Платона и Аристотеля. По словам Ницше, философия, если и была нужна кому-то, то только грекам, создавшим ее, да и у них она не всегда служила признаком здоровья и силы. Такой она была только у досократиков, тогда как, начиная с Сократа, ее существование свидетельствует лишь об упадке и разложении греческого духа, его отрыве от жизни, омертвлении. Культурную задачу философии, писал Ницше, нельзя понять и в современном мире, потому что здесь нет потребной для нее культуры. «Только культура, подобная греческой, может ответить на вопрос о задачах философии; только она может вообще оправдать философию, ибо она одна знает и может доказать, почему и каким образом философ не есть случайный странник, то сюда, то туда забредший»279. Если у греков философия – «главная звезда в солнечной системе культуры»280, то в современном мире философия «нежданная и наводящая ужас комета»281, непонятно зачем залетевшая в нашу систему.

Столь же критичен в оценке современной философии Освальд Шпенглер. Сравнивая в «Закате Европы» современных философов с мыслителями прошлого, он пишет: «Становится стыдно, когда переводишь взгляд с людей такого калибра на сегодняшних философов. Какая ничтожность во всем личном! Какая заурядность политического и практического горизонта! … Тщетно оглядываюсь я вокруг, ища среди них кого-то, кто составил бы себе имя хотя бы одним глубоким и опережающим суждением по какому-либо решающему злободневному вопросу. Сплошь и рядом наталкиваюсь я на провинциальные мнения, каковые можно услышать от кого угодно»282. И далее: «Очевидно, упущен из виду последний смысл философской активности. Ее путают с проповедью, агитацией, фельетоном или специальной наукой. От перспективы, открывающейся с высоты птичьего полета, опустились до лягушачьей перспективы. Ситуация упирается ни больше ни меньше как в вопрос: возможна ли вообще сегодня или завтра подлинная философия?»283. Систематическая философия, охватывающая все мироздание, явно закончилась, завершилась и этическая философия. Осталось лишь сопоставлять между собой разные культурные миры, используя метод сравнительной исторической морфологии. Это позиция скептицизма, отрицающая любой универсализм и наличие вечных истин, провозглашающая относительность любого суждения о мире. Скептицизм отрицает и возможность существования философии как законченной системы. И только «историю философии», заключает Шпенглер, он принимает «как последнюю серьезную тему философии. Это и есть скепсис»284.

Сошлюсь и на мнение Хайдеггера, высказанное им в беседе с французскими корреспондентами в 1969 году. На замечание первых о том, что «сегодня кризис университетов сопровождается недоверием к самому смыслу философии. Для большинства она не имеет права на существование, она стала бесполезной», Хайдеггер ответил: «Это как раз то, о чем я всегда думал». «Философия несвоевременна по своей сущности, ибо она принадлежит к тем редким явлениям, судьба которых в том и состоит, что они не могут встретить непосредственный отклик»285. Философия – «одна из редких возможностей автономного и творческого существования»286. Смысл вопроса, на который отвечает философия, сегодня, по словам Хайдеггера, «никого не тревожит», хотя сама его постановка и многочисленные попытки ответить на него создали западную культуру.

Как бы, однако, ни понимать современную философию, она отличается от классической своим явным нежеланием быть и считать себя наукой. Философию того же Ницше или Хайдеггера никак не назовешь наукой. Между философией и наукой как бы пролегла глубокая трещина, поставившая под вопрос само существование философии в качестве не только научного знания, но и самосознания.