Свирель

Гречихин достал графинчик и налил по рюмке. Полицеймейстер выпил две рюмки подряд и вновь в волнении зашагал взад и вперед по комнате.

— Да что с вами? — спросил его Гречихин.

Полицеймейстер подошел к нему и, глядя в упор, спросил:

— Она часто у вас бывает?

— Кто бывает? — спросил его Гречихин.

— Евреечка...

— Какая евреечка?

Полицеймейстер сделал гримасу.

— Ну что вы рисуете арапа по черному фону? — сказал он. — Если желаете, чтобы вам не задавали таких вопросов, то не забывайте запирать нижние двери. А в особенности, когда принимаете у себя девиц!

Гречихину стало неловко.

— А вы не приходите в такой поздний час, — ответил он. Люди спать ложатся, а вы ходите по гостям. Полуночник вы этакий!

— Ну да ладно, ладно! — огрызнулся полицеймейстер. —Я ведь, собственно, вот зачем пришел. Завтра день рождений Маруси... Она очень просит вас, чтобы вы об этом не забыли и пришли. Надеюсь, что вы не откажетесь и навестите нас. Кажется, пора уж вам перестать на нее дуться!

— Да я на нее и не дуюсь вовсе, — ответил Гречихин. — С чего вы это взяли?

— Значит, придете? — обрадовался полицеймейстер.

— Приду...

— Ну вот и спасибо!

И горячо пожав руку Гречихину и ласково поглядев ему в глаза, полицеймейстер отвел его к сторонке и тихо сказал:

— Бедная Маруся страдает по вас, а вы... вы, неблагодарный, принимаете у себя этих вот... Впрочем, виноват... Молчу, молчу!

И, схватившись за фуражку, он проглотил на ходу рюмку наливки и ушел домой.

II

Гречихину очень не хотелось идти к полицеймейстеру поздравлять его Марусю. Он очень хорошо знал, что там на него опять будут смотреть как на жениха, Маруся опять будет вешаться ему на шею, и опять дело не обойдется без обморока и слез. И теперь, когда случай так неожиданно столкнул у него на лестнице полицеймейстера с Лией Бендерович, ему стало казаться, что если он не пойдет, то полицеймейстер объяснит это тем, что у него с Лией роман, и, конечно, во всем обвинит Лию.

И чтобы доказать, что здесь вовсе нет ничего серьезного, Гречихин скрепя сердце отправился на следующий день вечером к Марусе.

Он запоздал и пришел к полицеймейстеру совсем не по-провинциальному: в одиннадцатом часу. Играл тапер, была масса гостей, и танцевали новые танцы. Прислуживали городовые в белых перчатках, а на полицейского надзирателя была возложена обязанность угощать гостей. На столе стояла масса вин, целыми рыбами лежали балык и лососина, и было похоже на то стародавнее время, когда Волга и Дон еще кишели стерлядями и осетрами и когда зернистую икру ели столовыми ложками прямо из миски. Около стола ходили местные интеллигенты, посматривали маслеными глазками на закуски и облизывались, как коты.

— А вкусная краденая закуска! — сказал протоиерей, отлийчавшийся балагурством.

— Ну так уж и краденая! — возразил акцизный.

— А что нет? Жалованья-то всего две тысячи, а поди еще и шампанское после ужина подавать будут!

— Так точно, — отозвался городовой. — Два ящика привезли.

— Ну вот видишь? — продолжал протоиерей. — Вот и у надзирателя тоже. Получает меньше тысячи, а придешь к нему — так море разливанное. Жулики потому что!

— Хи-хи-с!.. — засмеялся надзиратель и фамильярно похлопал протоиерея по животу. — Мы-то хоть с живых, а вы и с живых и с мертвых!

Долго и весело смеялись, а затем стали рассказывать анекдоты.

— Батюшки, кого я вижу! — раздался вдруг голос полицеймейстера. — Маруся, Иван Игнатич пришел! А мы уж думали, что он так и не придет! И, бросившись к Гречихину, полицеймейстер заключил его в свои объятия и силою потащил к свояченице.

Маруся только что окончила танцы и, розовая, красивая, в бриллиантах, обмахивалась веером. Гречихин подошел к ее руке, поздравил и, испытывая неловкость, не знал, с чего начать разговор. Давно уже считавшие их женихом и невестой, гости как-то сразу вдруг притихли и стали за ними наблюдать. Гречихин чувствовал это.

— Как вам ездилось в Москву? — спросила его Маруся и указала ему на место около себя.

— Отлично, — ответил Гречихин.— А вы как поживали?

Она глубоко вздохнула и опустила глаза.

— И вы об этом спрашиваете? — сказала она. — И сердце вам ничего не подсказало?

Ему стало неловко, и он не ответил.

В это время тапер заиграл снова, она склонила голову к плечу Гречихина, и он должен был с нею танцевать.

— Я знаю, отчего вы ко мне переменились, — сказала она время танцев.

— Не будем об этом говорить, — ответил он ей. — Не надо!

— У меня есть соперница, — продолжала она. — Люди, которые ее видели, говорили мне, что она красивее меня... Правда?

— Перестаньте!..

— Да, они видели се, и теперь для меня ясно все!

Гречихин понял, что для него опять все начинается сначала.

— Перестанем об этом говорить, — сказал он. — Вы лишаете меня возможности пригласить вас на следующий танец.

Она сверкнула на него глазами.

— Это вы говорите для того, — спросила она, — чтобы найти предлог вовсе не танцевать со мной? Да? В таком случае я вас заранее освобождаю.

— Да оставьте, Марья Петровна... Давайте говорить о другом! Зачем быть такою ревнивой?