И, оставив Алису в ванной с утра, вышел на встречу с Лидой, гадая, насколько велик будет живот. Он, кстати, только появлялся, – а грудь наверняка стала еще больше, – так что я, предвкушая, не обратил внимания на наш обычный с Алисой скандал по телефону, и странные, так непохожие на мою жену угрозы… и вернулся домой лишь под вечер.
Где нашел Алису в луже блевотины и куче упаковок из под таблеток.
А дальше вы знаете. Вместо того, чтобы вызвать «скорую», я закрыл дверь, и поехал на свинг-вечеринку.
***
Распечатки телефонных переговоров в нашей банановой республике – и тут Диего оказался прав, а я в кои-то веки пожалел, что, в отличие от большинства моих соотечественников, не позаботился приобрести американский, на худой конец, европейский, паспорт, – оказалось проще простого. Помог один из коллег по позапрошлой жизни, отправленный в бессрочную отставку за связи с наркомафией, коррупцию, шантаж и тому подобные, противоречащие Кодексу журналиста, вещи. Об одной из них, – парня подставили, подсунув ему в качестве любовницы сотрудницу полиции, – он даже написал книгу, едва было не став писателем из Молдавии более известным, чем я.
Помню, меня это даже взволновало на какое-то время.
Сейчас, когда наши честолюбивые планы и замыслы давно уже истлели сгоревшей картофелиной, – которую бойскауты забыли в костре, – нас ничто не разъединяло. Мы иногда даже встречались, чтобы покряхтеть и поворковать про несправедливость книжного рынка. И пусть мне повезло чуть больше, я не обманывался.
Я сумел стать великим писателем, но не справился стать известным писателем.
Второе куда важнее первого. Ну, а журналистом я всегда был вообще никудышным. Так что, смирившись, позвонил ему и попросил помощи. А он помог, и спустя несколько дней после похорон и утомительных процедур в полиции – мне ничего не смогли предъявить, потому что я ничего и не делал и лишь осознание этого удержало меня от истерики, – я стоял на перекрестке в центре города и ветер рвал у меня из рук кипы бумаги с механического вида буквами, словно вышедшими из-под первых, старинных еще, принтеров.
Тренькнул телефон, и я, глянув на табло, не стал нажимать кнопку ответа.
Звонила Лида, которой мне нечего было пока сказать.
На похоронах она прислонилась ко мне и постояла, – словно на столб оперевшийся пьяница, – после чего прикоснулась черной вуалью щеки, и пропала где-то позади стройных рядов мужчин со скорбящими лицами. Как ни странно, проводить Алису пришли и многие женщины, хотя она органически не выносила их. Во время встреч моей жены с другими представительницами пола – если, конечно, речь шла не о самых сильных особях, вроде самой Алисы, – они вели себя, как масло и вода. Каждый отступал в свои пределы, и смешения не происходило. Нужно было быть мужчиной, чтобы Алисе по-настоящему раскрыла свои створки и дала вам пошариться в себе.
А душа Алисы, – как и полагается дочери матушки природы, – пряталась в самой, что ни на есть, пизде.
Диего, услышав это от меня, согласился, и постарался увести на кухню, где молчаливые стюарды разливали коньяк и водку, и джин, и ром, и все, что пожелает душа людей, пришедших выразить мне свои соболезнования. Я понял, что говорил чересчур громко. И вообще выпил. Диего согласился со мной в этом, и предложил взглянуть в окно.
Я выполнил просьбу Диего, и увидел в окне желтые листья. Значило ли это, что снова наступила осень, и если да, то куда делось лето? Диего успокоил меня, лето мы прожили, сказал он.
Но без Алисы мне не нужна была ни одна другая женщина.