Если рота Юргена разделилась на небольшие отряды, чтобы пройти незамеченной через Тюрингенский лес, то рота Хайнца Мюллера пересекала Тевтобургский лес сообща. Но постепенно их становилось все меньше – деревенские мальчишки из Мюнстерленда один за другим покидали их, когда рота проходила мимо их родных ферм, предоставляя стильным городским любителям джаза двигаться дальше самим. Подгоняя их вперед угрозами ужасных пыток, которые ждали их в плену, и обещанием восхитительного горохового супа, ожидающего их по ту сторону моста, унтер-офицеры переправили их через реку Везер. Слишком уставшие, чтобы думать о гороховом супе и вообще о еде, они заснули на лугу, окруженные беженцами и пестрой толпой отставших от разных армейских частей солдат, согнанных под дулом пистолета удерживать реку. Только 80 мальчиков – всего четверть тех, кто выступил в путь шесть дней назад, – добрались до этого места. В среду, 4 апреля, когда они выбирались из канав по дороге на Штадтхаген после того, как их колонну обстрелял самолет, Хайнц заметил ехавшую на велосипеде знакомую девушку из Дуйсбурга. Она рассказала ему, что его мать эвакуировали в соседнюю деревню Нинштедт. Хайнц получил у своего командира трехчасовой отпуск и одолжил велосипед, чтобы доехать туда. Все соседи высыпали на улицу, чтобы поглазеть на его стоптанные сапоги, рваную одежду и грязное, измученное лицо. Они наперебой старались накормить его, а затем в 4 часа 15 минут дня его мать настояла, чтобы он лег в постель и посвятил последний час своего отпуска сну. Пока Хайнц спал, мать сожгла его униформу Службы труда, набрала у соседей гражданской одежды и убедила пожилого майора, возглавлявшего местную оборону, подписать для него бумаги об освобождении от службы. Хайнц был так вымотан, что проснулся только через два с половиной дня.
Тем же утром, когда Хайнц отправился в Нинштедт, отряд Юргена прошел мимо совершающей форсированный марш колонны узников концлагерей. Немного раньше, заметив тела в канавах, он догадался, что эсэсовцы расстреливают отстающих, а когда они поравнялись с колонной, у него на глазах они убили еще одного заключенного. Группа Юргена упорно шла в Тюрингию еще десять дней, стараясь держаться вдоль реки Верра. Они добывали провизию в лагерях вермахта и у проходивших мимо армейских частей, ночевали на фермах, на полу сельских школ и в лесу. Наконец по шуму американских грузовиков, мчавшихся по ближайшей шоссейной дороге, поняли, что окружены. Они не стали выходить из леса. Майор с рыцарским крестом на шее приступил к организации обороны, чтобы дать врагам последний бой, но непосредственный командир Юргена приказал мальчикам вместо этого закопать в лесу свое оружие и часть униформы. В 9 часов утра 16 апреля он освободил их от военной присяги и отпустил добираться по домам, кто как сможет.
Тем временем на территории между Восточным и Западным фронтами сохранялось странное подобие нормальной жизни. Одиннадцатилетняя Анна Матильда Момбауэр, пытаясь угодить своей раздражительной немолодой учительнице, написала сочинение о приходе весны. В этом уголке Брауншвейга было легко забыть о том, что где-то идет война, – вокруг царил покой, а в тени холма девочка наткнулась на первоцветы и подснежники.
На плоской вересковой Люнебургской пустоши Агнес Зайдель отпраздновала 9 марта первую годовщину эвакуации своего класса из Гамбурга. Дети принесли ей цветы. Через десять дней она играла с ними в кошки-мышки в большом сарае. Ее сын Клаус, получивший шпоры за службу на зенитной батарее в городском парке Гамбурга в 1943 г., присылал ей из Штеттина, где проходил свой первый срок службы в регулярной армии, довольно мрачные письма, рассказывая о грязи и плохой еде в окопах. В ночь на 26 марта Агнес заснула в слезах, но это были скорее слезы ностальгии и меланхолии: в честь ее дня рождения (ей исполнилось 44 года) дети украсили ее стул цветами и сыграли на флейте и губной гармошке. Только в середине апреля она начала понимать всю опасность своего положения. После того как поблизости взорвали оружейный склад, а в Мельцингене открыли армейские склады, она разрыдалась. Разбирая семейные фотоальбомы, она наконец осознала, что все, на чем раньше держалась ее жизнь, неотвратимо рушится. 16 апреля Агнес Зайдель проснулась после дневного сна и услышала звук английских грузовиков и танков, нескончаемым потоком двигающихся по деревне. И все же она начала протестовать, когда в тот же день к ней на ферму пришли вежливые английские офицеры и агрессивный американский «полунегр», чтобы арестовать расквартированных у нее немецких офицеров. Потом она бежала за грузовиком, чтобы отдать сверток с едой двум запертым внутри семнадцатилетним эсэсовцам и еще раз пожать им руки [20].