В отличие от прошлых авантюр Гитлера, на сей раз он не стал брать инициативу в свои руки. Рациональные стратегии теперь приобретали для него оттенки самоубийственного готического романтизма. 24 февраля, собрав гауляйтеров на очередную встречу, фюрер впервые заговорил за пределами своего ближнего круга о том, что, если немецкий народ не выдержит высшего испытания войной, это будет значить, он слишком слаб и заслуживает уничтожения. Это разительно отличалось от всего, о чем трубила пропаганда, и даже ближайшие соратники Геббельса в Министерстве пропаганды были потрясены, когда он заговорил с ними о самоубийстве так, словно обсуждал роли в историческом фильме. Гитлер и Геббельс действительно предпочли бы покончить с собой, но только в том случае, если это будет единственной альтернативой советскому плену, и оба до самого конца надеялись на спасительное чудо [10].
После встречи с гауляйтерами 24 февраля Гитлер слишком обессилел, чтобы выступить по радио с традиционным обращением к немецкому народу. Его последнее (как впоследствии оказалось) обращение к общественности вместо него зачитал по радио его старый партийный товарищ Герман Эссер, однако текст был пронизан характерными для фюрера оборотами: в нем говорилось о еврейско-большевистских убийцах наций и их западноевропейских и американских подстрекателях, свободе германской нации, необходимости сражаться, по крайней мере до тех пор, пока не свершится месть. Прослушав обращение Гитлера, лидер партии в Люнебурге с невольной горькой усмешкой заметил: «Фюрер снова пророчествует». Даже самые преданные корреспонденты Геббельса уже не призывали расстреливать евреев в отместку за бомбардировки союзников (хотя ими двигало скорее осознание слабости Германии, чем отсутствие в ней евреев) и возлагали больше надежд на листовки, которые должны были убедить британских и американских военных не становиться пешками «мирового еврейства». «Помогите нам основать Соединенные Штаты Европы, свободные от евреев! – призывал директор техучилища в Кайзерслаутерне и завершал свое обращение псевдомарксистским штрихом: – Европейцы всех стран, объединяйтесь!» Другой энтузиаст в тот день, когда Красная армия освободила Освенцим, писал: «Гои, проснитесь! Неевреи всего мира, объединяйтесь!» Этим пылким верующим оставалось только надеяться, что пропаганда сможет сделать свое дело там, где подвела сила [11].
В последнюю неделю марта 1945 г. западные союзники пересекли среднее и нижнее течение Рейна и приступили к масштабному окружению немецких армий в Рурской области. 1 апреля, в Пасхальное воскресенье, американские танки встретились у Липштадта, сомкнув северные и южные клещи в кольцо, продолжавшее сжиматься вокруг городов Рейнской и Рурской области. Двигаясь по живописной долине Лан на север к месту встречи в Марбурге, американские войска освободили ряд незначительных городков. 26 марта они заняли Хадамар. Когда местные жители рассказали им об убийствах в психиатрической лечебнице на холме, американцы арестовали директора, доктора Вальмана, и несколько медсестер, удвоили пайки для голодающих пациентов и позволили им приходить и уходить, когда вздумается. Новый директор, доктор Вильгельм Альтфатер, прибывший в начале мая, чтобы принять на себя руководство лечебницей, обнаружил в диспансере две большие емкости, каждая из которых содержала около 5 кг веронала и люминала. 28 марта был оккупирован город Идштайн, и из укрытия вышел последний свидетель медицинских убийств, происходивших по соседству в приюте Кальменхоф. Людвиг Генрих Лоне, подросток с легкой степенью инвалидности, которого использовали для разных подсобных работ, видел, как медсестры подмешивали детям в пищу порошок люминала. В его обязанности входило копать могилы и сбрасывать в них тела через открывающиеся створки в днище сколоченного им маленького многоразового гроба. Лоне привык к избиениям и издевательствам – в приюте ему выбили передние зубы, – но в январе он увидел, как больной эпилепсией экономке Маргарете Шмидт сделали укол и бросили ее умирать в запертом бомбоубежище. Поэтому, когда доктор послал за ним, Лоне сбежал и прятался в сарае, пока не пришли американцы. В других приютах, где большая часть медицинского персонала оставалась на своих местах, заключенные умирали от голода даже после окончательного краха нацистского правления [12].
Рано утром 31 марта 1945 г. американцы достигли Гуксхагена близ Касселя. Они освободили всех обитателей работного дома и исправительного учреждения в Брайтенау, в том числе немецких бродяг и малолетних правонарушителей, а также иностранных подневольных рабочих, кроме тех 28 заключенных, которых гестапо поспешно казнило накануне. Директор заведения, нацист Георг Зауэрбир остался на своем посту и, дав волю бессильному раздражению, записал «Выпущен вражескими войсками» в личных делах всех, кто покинул заведение таким неслыханным образом [13].