Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя

Отрыв от реальности для священников, оказавшихся отстраненными от пастырского служения, оказался весьма опасным. Наиболее близким по духу отцу Александру Меню был священник Николай Эшлиман. Ему посвящены, быть может, наиболее проникновенные строки в его воспоминаниях. Немало помогли восстановить подлинный ход событий и воспоминания отца Александра конца 70-х годов. Незаурядная личность отца Николая занимает в них весомое место: «Отец Николай Эшлиман переживал пору своего расцвета. Он был оригинальнейшей личностью. Мы с ним встретились в 1956 году и сразу понравились друг другу. Он был аристократ в душе, человек с аристократическими манерами. В нем было что-то артистичное. Он свободно играл на фортепьяно, лепил, рисовал. В нем было что-то от богемы. У него один предок был шотландский деятель, второй – грузинский князь. Мать – дворянка из знатного рода. Яблочков, который изобрел электричество, тоже – двоюродный дед. Сам он прошел сложный путь богоисканий – увлекался мистикой, оккультными учениями, пел в храме, у него был отличный бас. Его женой была живая светская особа, симпатичная Ирина. Внучка Сергея Юльевича Витте, известного российского государственного деятеля.

Иерей Николай Эшлиман и о. А. Мень. 1960-е годы

Дом их на Малой Дмитровке, напротив Колонного зала, был своеобразным салоном, где собирались известные люди, пили, говорили, спорили. Николай вставал, говорил виолончельным голосом, авторитетно подавляя всех. У него были разнообразные знания, хотя достаточно поверхностные.

Слева направо – митрополит Никодим (Ротов), архиепископ Алексий (Ридигер), патриарх Алексий I (Симанский, сидит) и митрополит Пимен (Извеков). Конец 60-х годов. Кремлевский дворец

Он был очень обаятельным человеком, разносторонним и привлекающим. О нем говорили с придыханием: «Николай Николаевич!» У него были проекты – что-то перекрасить, перестроить, создать. Воцерковление произошло сравнительно недавно. Я познакомился с ним у Володи Рожкова, который тогда был студентом семинарии. И сразу почувствовал интеллигентного, умного человека. Он был старше меня. Как всякий человек барственного склада, никогда ничего не доводил до конца. Он не закончил художественного образования – немножко играл, хорошо и захватывающе. Числился художником, расписывал храмы, немного пел. Всего было понемногу, но все получалось очаровательно. Это человек, от которого все были без ума. Мы с ним тогда подружились. Он нашел себя в священстве и преобразился. Вся муть слетела, как будто ее не было. Далось ему это трудно. Когда он просил рукоположения как певчий храма, то стал приходить в канцелярию Патриархии, где тогда был архимандрит Никодим (Ротов), нынешний митрополит Ленинградский. Уже тогда он отличался чудовищной способностью к волоките. Видимо, он пророчески предчувствовал, во что это выльется. Но каждый день, как на работу, Николай ходил к нему и ему говорили: «Приходите завтра».

Вряд ли бы архимандрит Никодим помог Николаю Эшлиману рукоположиться. Но возлюбил его Пимен, ныне патриарх Московский. Он души не чаял в Николае Николаевиче, как в певце и был расположен к нему. Задумал владыка Пимен, тогда еще молодой епископ, рукоположить Эшлимана не мытьем, так катаньем. Он его уговорил поехать в Кострому, где временно исполнял обязанности Костромского епископа, и там его рукоположил. Потом, сделав ход конем, перевел в Москву. Его служение было потрясающим. Во-первых, голос. Во-вторых, молитва в нем пробудилась необычайно. Он был человек, склонным к мистическому и к мистификации. Он мне рассказывал историю, как вдруг в алтаре сама вспыхнула лампада. Я относился к этому снисходительно, любя его. Хотя всегда говорил, что от мистики такого рода до мистификации всего один шаг. Он с большим вдохновением рассказывал о снах, которые видела монахиня в его храме, явление дьявола в каком-то образе. Его сильно увлекала демонология.

Служил он, как редко кто служил когда-либо. Проповедовал отлично. Народ его очень полюбил. Он служил в Куркино. Там большой приход. Это практически Москва. Я присутствовал на его службе и видел, как народ его любит. Потому что он был барин. В хорошем смысле слова. Они чувствовали в нем господина. Это сразу психологически ощущалось. Он, естественно, это принимал. У нас, интеллигентов, психология другая. Мы с ним как-то зашли в кафе – только стали вводить самообслуживание. Он не мог ходить с подносом. Зовет девушку и договаривается, чтобы она пришла и обслужила нас. Не потому, что ему лень было встать. Это было ему органично присуще. Он был наделен редким шармом. Как говорил отец Владимир Рожков, в Москве было три самых знаменитых гурмана-кулинара – Эшлиман на втором месте. Он готовил сверхъестественные виды пищи. Все быстро схватывал. Прочитает что то в «Науке и религии» и уже рассказывает, как специалист в этом деле»¹.