Светло, синё, разнообразно…

Дело в том, что Михаил Щербаков – это стопроцентный бард и стопроцентный небард одновременно. Стопроцентный бард в том смысле, что он исключительно, единственно, чем занимается в жизни, – это сочинением, исполнением и записью собственных песен. В этом смысле я не знаю, какой еще бард выглядит рядом с ним столь же стопроцентно. Я – нет, потому что еще занимаюсь театром, пишу пьесы какие-то, оснащаю своими песнями чужие произведения. Городницкий одной рукой пишет песни, другой просто стихотворные тексты, а третьей ищет Атлантиду, как известно, и занимается океанографией. Сухарев пишет тексты и одновременно руководит нашей биологией. И т. д. и т. п. Все чем-то попутно заняты. Щербаков занимается только песней.

Но одновременно он стопроцентный небард, вот в каком, пожалуй, смысле. Дело в том, что слово «бард» к Михаилу Щербакову, как ни странно, не так легко применимо, как ко многим известным, уже перечисленным мною именам. Слово «бард» немножко узковато для него. Конечно, в первую очередь это поэт. И его отношение к делу называется очень высоким и очень, мне кажется, точным словом: «служение». Вот таким служением был занят всю жизнь Иосиф Александрович, перечисленный мной, и Давид Самойлович. Из наших бардов, занимавшихся служением высокому делу поэзии, может быть, я назвал бы только три, представьте себе, имени – это Булат Окуджава, Александр Галич и Новелла Матвеева. И даже Визбора, и даже Высоцкого я не могу назвать в этом ряду. Это больше, чем поэтическая потребность писать стихи и песни. Это понятие своего дела как некоторой миссии, с очень высокой ответственностью и с очень высоким требованием к качеству этого дела. Вот что, мне кажется, отличает Мишу от общего этого братства бардов.

И, наконец, два слова относительно легенды, которую я хочу ниспровергнуть. Щербаков – при первом же с ним знакомстве, когда я услышал первую порцию песен, сочиненных им в восемнадцать, девятнадцать и двадцать лет (ему было двадцать лет, когда мы познакомились), – сразу заявил о себе как мощный мастер, я тут же это почувствовал. И я сразу понял, что в нем скрыта мощнейшая пружина саморазвития. Наверное, он кому-то обязан больше, может быть, и мне в том числе. Но я знаю, что он всех прочел и впитал. Он состоялся бы как Щербаков и независимо от любых источников, независимо от нашей помощи или непомощи ему. Меня часто спрашивают: правда ли, что вы, как старик Державин, лиру ему передать хотели, так сказать, в гроб сходя… Или, как Жуковский, уж не готовлю ли я портрет с надписью «Победителю ученику от побежденного учителя». Нет. Ничего этого не было и не будет, потому что Щербаков в учителях не нуждается. Он самодостаточен. Единственно, чем я могу гордиться, что я первый признал его, это мой приоритет, я на этом настаиваю.

Давид Самойлов как-то сказал: «Литератор должен уметь все – писать стихи, писать прозу, писать драматургию, он должен полностью чувствовать себя комфортно в создании русской литературы. Вот я, – говорил он, – во всех жанрах себя попробовал, включая даже литературоведческие изыскания». Михаил Константинович пока остается в жанре сочинения песен, песенной поэзии. И поэтому меня разбирает ужасное любопытство: каков-то он будет в прозе? Я думаю, что это где-то не за горами.

Итак, я не играл роли Державина при Пушкине в биографии Михаила Константиновича. Хотя, честно говоря, прилагал некоторые усилия к тому, что сейчас называют раскруткой. То есть где бы то ни было не скрывал своего восхищения, восторга, своего отношения к тому, что делал Щербаков, когда у меня спрашивали или когда даже не спрашивали. То есть рекламировал по мере сил. Не думаю, что это сыграло главную роль в становлении его аудитории и популярности. Потому что она как-то устанавливалась своими собственными законами. Но что я этому содействовал – это было, действительно. Уже через три года после знакомства я об этом содействии написал небольшой стишок, где не скрывал своей прямой материальной заинтересованности.

Уж сколько лет, как мы знакомы
И даже, я скажу, родны.
И как бы к другу друг влекомы
Созвучьем коренной струны[3].

Пора оформить отношенья.
Весьма формальности любя,
По части песен сочиненья
Пишу в наследники тебя.

Моя идея очевидна.
Твоя судьба ясна, завидна,
Поднявшись ввысь кариатидно,
Купаясь в славе, как в Крыму,

Ты потрясешь весь мир талантом,
И будешь ты богатым франтом.
Я захихикаю ехидно
И алимент с тебя возьму.