Том постепенно пришел в себя - уж не падучая ли у него? Или, может быть, болен чем? Я же вернулся к котлу - кипит ведь, догляд нужен.
- Тттыыы... Пил...
- Ну да, Том, своя-то водица у меня кончилась, а этой еще и вымыться хватило, и рубаху простирнуть, - чистосердечно поведал я ему.
Послышался глухой хрип.
Я снова оглянулся, и не зря: одной рукой Том держался за сердце, вторая шарила возле попорченной бороды. Она и так пребывала в беспорядке: с подбородка по бокам свисали две длинные пряди, как у бывалого скальда, а третья, которую я так неловко подклеил, воинственно торчала вперед. Нет, он не успокоится, пока все не выщиплет, и меня же потом винить будет. Чтобы чем-то занять стариковы ручищи, я сунул ему перемазанный в клею черпак, и он вцепился в него, как утопающий хватает протянутое ему добрым другом весло - мертвою хваткой.
- Мыыыылся??? - проскрипел Том, неожиданно истончившимся от пережитого голосом - Вооодааааа...
- А, ты пить захотел? Сейчас, я мигом!
Нет, дед точно чем-то болен. И бредит. Но странно, хворей в нем я не чувствовал. Наверное, надышался паров. Да, точно! Душно тут, слишком. Вернусь - проветрим.
За питьем для деда ходил долго: пока нашел ведерко, пока бегал к колодцу... Пока Анну встретил, поцеловал...
Эх, надо было старика-то на воздух вытащить, а то, как бы он там не задохся. Вот ведь, Сварти, ну когда ж ты повзрослеешь - клял я себя - Вечно у тебя ноги вперед головы думают!
Подбегаю к сараю и вижу интересную картину: дед на воздух выбрался самостоятельно, и теперь со страшным рыком машет моим черпаком. Вверх-вниз, вверх-вниз, вправо-влево. И ловко как у него получается - аж воздух гудит, разрезаемый могучими взмахами. Я даже залюбовался лихой дедовой сноровкой: словно ярый духом берсерк в гуще врагов сокрушает неприятеля. Вот ведь, седина в бороду, а воинских упражнений ни на минуту не оставляет, лишь выдалось свободное мгновенье - он и тренируется!
Уважаю. Позор младым, кто ленится, почет и слава таким вот старикам...
Или... А может это ритуал такой? И поражает дед невидимых бесов священным ясенем? Надо бы понаблюдать, запомнить. Глядишь, полезно окажется, в иной раз.
Понаблюдать за собой дед не дал: лишь узрев меня, старательно повторяющего за ним движения, в попытке понять их скрытый смысл, он взревел медведем, и бросился ко мне, вздымая над головой грозный свой черпак.
Все-таки надышался, подумал я, и окатил его из ведра.
Глава 16.
Нехорошо получилось, неловко.
Дед-то черпак бросить пытался, что к ладоням его приклеился, и думал, что я его передразниваю - а оно вона как! Обиделся теперь, но моя-то в чем вина?
Это мне все Анна рассказала, когда вечером на сеновале меня навестила. И тоже, с претензиями.
- Ну что, Сварти, - говорит мне медовым своим голосом - Так и будешь лежать?
- Ага! - отвечаю ей - Мне дед, если тебя трону, руки оторвать обещал, так что, сама раздевайся.
... - А расскажи немного о себе? Вот почему ты, к примеру, из дому ушел?
- Долгая история... Не останавливайся...
- Нууу! - улыбается она - Мы ведь не торопимся? Дед успокоительное принял, и спит, давай, рассказывай... Ох, аккуратнее...
- Уговорила. Если вкратце - встретились однажды парень-не-промах, и девочка-хоть-куда...
- Странные у вас на севере имена. Хоть-куда? Ах... Аааа...
- Хоть-когда. И хоть-кому. И так случилось, что поймал нас за разговором о цветах и пчелках и о женской красоте ее отец...
Какая любопытная, однако, дева оказалась. Хотя, чего уж греха таить, не дева, и не я стал тому причиной (до меня кто-то постарался). Я уж подумал, что история повторяется, но, по здравому размышлению, решил - не бывать тому. В Лаксдальборге я был на виду у семьи и соседей - это одно дело, а в чужой деревне - совсем другое. Да и мудрости житейской у меня ныне прибыло - хоть и на грош, зато вся моя, не попадусь больше в подобный силок!
Угомонилась девушка уже глубоко за полночь, изрядно удивив меня пылом, темпераментом и неуемным своим любопытством, и покинула, оставшись довольной. Я же, почесывая искусанные плечи и поеживаясь исцарапанной спиной, никак не мог уснуть, и не усталость от утех любовных была тому причиной.
Совесть проснулась, что со мной бывает не так уж и часто.
Обычно-то она в глубокой спячке, но вот отмякла, проклятая. Угрызать пытается, но за неимением зубов лишь неприятно посасывает.
С дедом-то я нехорошо обошелся, некрасиво. Злом отплатил за предобрейшее, как сказал бы какой-нибудь велеречивый скальд. Чуть до падучей старика не довел, обиду нанес, а он ведь ко мне с добром: кормит, поит, крышу над головой предоставил, девку под бок...
Хотя нет, вот это я уже сам, что, впрочем, остального не отменяет.
Мириться надо идти, короче, прощения просить, о вире сговариваться. Я ведь не со зла, видать Рыжий Хитрец обратил взгляд свой на нас, что так коряво все вышло.
Так и поступил.
Едва принялись горланить первые петухи, как я постучался в двери дома старого Тома: сквозь затянутое бычьим пузырем окошко виднелся огонек лучины, так что, деда я не разбудил.