Svadba

Озеро – музыка, живописная гамма, русская песнь. Россия и озеро, и береза – у нас на озере русские березы – дар судьбы, вдохновенный выброс природы в момент ее наивысшего просветления.

Озеро воздушно, прозрачно, призрачно и свинцово. Да, да, оно – полет и оно свинец. Оно – Россия.

Мы пришли... пардон – мы приехали на озеро ранним дымчатым утром. Не дымчатым, а парным. Пар – как молоко. Зеленые великаны и великанши из племени Флора-Магия со всем своим подрастающим поколением стояли почти неподвижно, плечом к плечу, образуя вокруг зеркальной глади коль­це­образную стенку. У их ног, то там то сям, виднелись белые очертания домов, выглядевших на их фоне игрушечными, а в двух-трех точках водяного зеркала бросались в глаза неподвижные статуэтки одиноких лод­чо­нок с полусогбенными фигурками одиноких рыбаков с удочками.

Тишина и красота.

Пляж – небольшой квадрат песчаной насыпи. А для купания – примерно, такого же размера квадрат воды, очерченный плавучей ниткой разно­цвет­ных пробковых бус. Никакой свободы. Все – как для детей. Взрослому человеку – не поплавать, не развернуться. И вдобавок – несколько внуши­тель­ных табличек со строгим предупреждением: "В отсутствии спасателя в воду не входить".

Смешно, конечно.

И гости мои, как водится в таких случаях, немедленно ударились в зубо­скальство. Куда ты нас притащил, лужа, а не озеро, курам на смех.

– Ах, – сказал Гриша, – они же законченные дураки. Такое озеро, а людям поплавать негде.

– Что же в этом удивительного, – невозмутимо подхватывает Семен, – это же ваша хваленная Америчка.

Он произносит амэрычка, чтобы ни у кого не осталось сомнения, что он имеет в виду. А имеет он в виду, что у нас в Израиле такой глупости не встретишь.

Вообще говоря, и он, и мама, и Циля по любому поводу, к месту ли, не к месту, всегда не забывают вставить это сакраментальное "а у нас..." А у нас все разумно и правильно! Мы пьем кофе так-то. Мы любим есть арбуз так-то. У нас это не принято. Мы так не делаем.

Можно слышать это раз, другой, но по двести же раз на день – извини­те. У Пастернака в "Живаго" есть один врач-еврей, в уста которого вложен длинный монолог насчет того, что мы, евреи, такие-сякие, произведя из своего тела Христа – первую в истории ипостась личности – и отринув ее, тем самым на веки вечные оставили себя в состоя­нии толпы. Помню, как во время чтения и долгое время после злила меня эта дикая и совершенно ложная идейка. В том-то и дело, что еврейское "я" всегда по-особому гипертрофированно и раздражительно для окружающих. Каждый еврей – хухым, один умнее другого. Не зря говорят, в Израиле три миллиона евреев и три миллиона президентов. Какой-то шутник распустил даже слух о том, что в израильском аэропорту вас встречает плакат: "Не думай, что ты умнее всех: здесь все евреи".

Одним словом, сильно покоробил меня пастернаковский выпад, причем вспоминается он, почему-то не тогда, когда читаю Шафаревича или Гит­лера, которые тоже стояли на том, что евреи напрочь лишены личностного, твор­ческого начала, а именно тогда, когда встречаюсь со своей израильской родней.

– Мама, почему непременно мы? Ты можешь любить кофе с моло­ком, Ци­ля – молоко без кофе, а Сема – кофе без молока. Откуда мы?

– Нет, мой дорогой сыночек. Ты-таки а гройсер хухым, но весь Израиль пьет кофе только с молоком, потому что так мягче и вкуснее.

Вот и поспорь, пойди, с Пастернаком, который отрезал от себя свое еврей­ство раз и навсегда, и ни одной строчкой, ни одной запятой, ни духом, ни слухом ни в одном стихе, насколько мне известно, об этом не заикнулся. Вроде бы, он сам – никакой не еврей. Видимо, жажда принадлежать к господ­ствующему большинству не заказана даже гению. Так ребенок инстин­к­тивно выбирает всегда команду красивых и отважных, команду победите­лей, причем не просто выбирает, но непременно отождествляет себя с ней. Инстинкт стада – детский инстинкт, наиболее глубокий и безрассудный. Правда, в зрелом возрасте в него, в большей или меньшей мере, в зависи­мости от качеств особи и обстоятельств, вкрапляются весьма рациональные, чаще всего, меркантильные мотивы.

Но был ли великий поэт личностью при этом? Ведь Христа он, вроде бы, не принял, как не приняли озера (оставим великих в покое) наши дорогие гости. Правда, не надолго. Поупражнявшись в острословии, в воду все-таки они пошли. Нинуля, словно предчувствуя ропот, предусмотрительно мя­чик для них припасла. Нате, развлекайтесь, только не скулите. Благо­дать.

Купаемся, плаваем, фыркаем, мячиком искусно перебрасываемся, как вдруг – я, очевидно, первым его заметил – полицейский. Стоит у самой воды и рукой машет – на берег нас зовет. Купаться – напоминает – в отсутствии спасателя воспрещено. Штраф. Какой штраф?..