Сущность христианства

Акт чуда (а чудо мимолетно) не есть акт мыслимый, так как он уничтожает начало мыслимости, но в то же время он не есть объект чувства, объект действительного или только возможного опыта. Правда, вода и вино суть объекты чувства; я вижу и воду, и потом вино; но самое чудо, внезапно превращающее воду в вино, не есть естественный процесс, не есть объект действительного или только возможного опыта. Чудо есть дело воображения — поэтому оно так и удовлетворяет чувству; фантазия есть деятельность, соответствующая сердцу, ибо она устраняет все удручающие чувство законы и границы и объективирует непосредственное, неограниченное удовлетворение самых субъективных желаний человека.[79] Сердечность составляет существенное свойство чуда. Чудо производит возвышенное, потрясающее впечатление, поскольку оно выражает силу, перед которой ничто не может устоять — силу фантазии. Но такое впечатление заключается лишь в преходящем акте чуда, прочное же, существенное впечатление есть впечатление душевное. В момент воскрешения дорогого мертвеца окружающие родственники и друзья ужасаются, пораженные необычайной, всепобеждающей силой, возвращающей жизнь мертвым. Но впечатления чудесной силы быстро сменяются, и в тот самый момент, когда мертвый воскресает, когда чудо свершается, родственники уже бросаются в объятия воскресшего и со слезами радости ведут его в дом, чтобы отпраздновать там праздник сердца. Чудо исходит из глубины сердца и в сердце же возвращается. Происхождение чуда видно даже из его изображения. Только задушевный рассказ соответствует чуду. В рассказе о величайшем чуде, воскрешении Лазаря, нельзя отрицать задушевного, сердечного тона легенд.[80] Чудо задушевно, сердечно именно по тому, что оно удовлетворяет желания человека без труда, без усилия. Бездушный, неверующий, рационалистический труд ставит существование человека в зависимость от целесообразной деятельности, обусловленной в свою очередь изучением объективного мира. Но чувство не интересуется объективным миром; оно не идет дальше себя и выше себя; оно блаженно в себе самом. Элемент культуры, северное начало самоотчуждения одинаково чужды сердцу. Дух классицизма, дух культуры есть дух объективный, ограничивающий чувство и фантазию необходимостью и истинной природой вещей и определяющий самого себя ее законами. На место этого духа, с появлением христианства, выступила неограниченная, безмерная, напряженная, супранатуралистическая субъективность — начало по самому существу своему противоположное принципу науки, культуры.[81] С появлением христианства, человек потерял способность и желание вдумываться в природу, вселенную. Пока существовало истинное, нелицемерное, неподдельное, искреннее христианство, пока христианство было живой, практической истиной, до тех пор и совершались действительные чудеса, и они совершались необходимо, ибо вера в мертвые, исторические, прошлые чудеса есть вера мертвая, первое начало неверия, или лучше, первый и потому робкий признак, что неверие в чудеса уже висит в воздухе. А там, где совершаются чудеса, все определенные образы расплываются в туманной области фантазии и чувства, там мир и действительность перестают быть истиной; там лишь чудодейственная, душевная, т. е. субъективная сущность считается за истинную, действительную сущность.

Человек чувства непосредственно, помимо своей воли и сознания, считает воображение высшей деятельностью, деятельностью Бога, творческой деятельностью. Собственное чувство кажется ему непосредственной истиной и авторитетом; он видит в нем нечто самое истинное, самое существенное; он не может ни абстрагировать от своего чувства, ни возвыситься над ним. Воображение кажется ему такой же истиной, как и его чувство. Фантазия или воображение (их различие не играет здесь роли кажутся ему иными, чем нам, людям рассудка, считающим это созерцание не объективным, а субъективным. Фантазия для него тождественна с ним самим, с его чувством, и как тождественная с его сущностью кажется ему существенным, объективным, необходимым созерцанием. Мы считаем фантазию произвольной деятельностью, но человек, не усвоивший принципа культуры, начал миросозерцания, замкнутый исключительно в своем чувстве, видит в фантазии деятельность непосредственную, непроизвольную.