Сущность христианства

Христианская религия есть противоречие. Она есть примирение и вместе с тем разрыв, единство и в то же время противоположение между Богом и человеком. Этим олицетворенным противоречием является богочеловек — в том единство божеского и человеческого есть и истина и ложь.

Выше было уже указано, что если Христос был одновременно и богочеловеком и другим существом, которое представляется нам существом неспособным к страданию, то и страдание его было лишь иллюзией. Ибо его страдание для него, как человека, не было страданием для него, как Бога. Нет! что он признавал, как человек, он отрицал, как Бог. Он страдал только внешним образом, не внутри себя, т. е. он страдал лишь мнимо, призрачно, а не на самом деле; ибо он был человеком только как явление, по наружности, по внешнему виду, а по существу, которое и есть только объект для верующего, он оставался Богом. Истинное страдание имело бы место лишь тогда, если б он одновременно страдал и как Бог. Что не воспринято самим Богом, не воспринято на самом деле, по существу или субстанциально. Как не вероятно, но сами христиане, прямо или косвенно, признавали, что их высшая, самая священная мистерия есть только мистерия или симуляция. Симуляция, лежащая в основе совершенно неисторического[218], театрального, иллюзорного евангелия от Иоанна, как она между прочим особенно выразилась в воскрешении Лазаря, когда всемогущий повелитель над смертью и жизнью лил слезы очевидно лишь ради тщеславия, рисуясь своей человечностью, лил даже слезы и говорил буквально следующее: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня: но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили они». Иоанн 11, 41. 42. Это евангельское лицемерие христианская церковь довела до очевидного притворства. «Он страдал и не страдал… Он страдал принятым на себя телом, дабы это тело считалось действительным телом, но он не страдал по божеству, которое неспособно страдать… Следовательно, он был бессмертен в смерти и не способен к страданию в страдании… Почему же ты приписываешь божеству страдания тела и связываешь слабость человеческих мучений с божественной природой?». Амвросий. «По человеческой природе мудрость его увеличивалась, не по тому, что он сам умудрялся с годами… но чтобы премудрость, которой он был преисполнен, постепенно обнаруживалась перед другими… следовательно, для других, а не для себя становился он все более премудрым и милосердным». Григорий (у Петра Ломб. Lib III. dist. 13. с. 1.). «Он следовательно умнел лишь мнимо и во мнении других людей. Поэтому о нем говорили, что в детстве он не знал отца и матери, ибо вел себя так, как будто не знал их», Петр Ломб. (Там же, с. 2.) «Как человек, он предавался сомнениям; как человек, он говорил. (Амвросий). Этими словами как будто выражено, что Христос предавался сомнениям не как Бог или сын Божий, но как человек с человеческими страстями; но это надо понимать не в том смысле, что он сам сомневался, а лишь таким образом, что он вел себя, как сомневающийся, и людям казалось, что он на самом деле сомневается». Петр Ломб. (Там же. dist 17. с. 2.) В первой части нашей книги мы показали истину религии, а во второй ее ложь, или вернее, ложь богословия. Истиной является лишь тождество Бога и человека — истиной лишь религия, когда она утверждает человеческие определения, как божественные; ложью, когда она, в качестве теологии, отрицает эти определения и обособляет Бога, как иное существо, от человека. Так в первой части мы должны были доказать истину страдания Бога; а здесь мы имеем доказательство неправды этого страдания, и притом не субъективное, а объективное признание самой теологии, что ее высшая мистерия, страдание Бога, есть только иллюзия и обман. Таким образом, разве я говорил неправду, когда утверждал что высший принцип христианской теологии есть лицемерие? Разве сам богочеловек не отрицает, будучи человеком, что он человек? Что ж, опровергните меня!