Сущность христианства

Вера жертвует, Богу человеком. Принесение человека в жертву Богу соответствует понятию религии. Кровавые человеческие жертвоприношения лишь драматизируют это понятие. «Верою Авраам, будучи искушаем, принес в жертву Исаака». К Евреям 11, 17. «Сколь велик Авраам, добровольно убивший своего единственного сына… Иефта принес в жертву свою девственную дочь и поэтому был причислен апостолом к святым». Иероним. В христианской религии только кровь, только отрицание сына человеческого, укрощает гнев Божий и мирит Бога с человеком. Поэтому и должен был пасть жертвою чистый, невинный человек. Только такая кровь драгоценна, только она имеет примиряющую силу. И эту кровь, пролитую на кресте для укрощения гнева Божия, христиане вкушают в причащении для укрепления и подтверждения своей веры. Но почему же они вкушают кровь под видом вина, а плоть под видом хлеба? Чтобы не казалось, будто они действительно едят человеческое тело и пьют человеческую кровь, чтобы естественный человек, т. е. homo veus, не испугался перед зрелищем действительных человеческих тела и крови в мистериях христианской веры. «Чтобы человек по слабости своей не ужаснулся перед вкушением тела и питием крови, Христос сокрыл то и другое под видом хлеба и вина». Бернард. «По трем основаниям согласно установлению Христа мы вкушаем тело и кровь под другим видом. Во-первых, затем, чтобы вера, имеющая своим предметом вещи незримые, обрела заслугу, ибо не бывает заслуги у такой веры, которая укрепляет человеческий разум доказательством опыта. Во-вторых, затем, чтобы душа не ужаснулась перед тем, что увидит глаз, так как мы не привыкли есть сырое мясо и пить кровь. И в-третьих, затем, чтобы неверующие не поносили христианской религии и не осмеивали нас за то, что мы пьем кровь умерщвленного человека». Петр Ломб.

Но кровавая человеческая жертва в своем наивысшем отрицании человека выражает вместе с тем и наивысшее утверждение его, потому что человеческая жизнь есть наивысшее благо и принесение ее в жертву причиняет наибольшие страдания и требует величайших усилий. Поэтому она и приносится Богу; противоречие же между евхаристией и человеческой природой является лишь мнимым противоречием. Не говоря уже о том, что тело и кровь сокрыты, как говорит св. Бернард, под видом вина и хлеба, т. е. в действительности вкушается не тело и кровь, а хлеб и вино — тайна евхаристии разрешается в тайну снедания и пития. «…Все древние христианские учители… утверждали, что тело Христово приемлется не только духовно верою, что происходит также и помимо таинства, но и устно, и притом не только верующими и набожными, но и недостойными, неверующими, лживыми и злыми христианами». «Поэтому вкушение тела Христова бывает двояко, одно духовное… такое духовное вкушение есть не что иное, как вера… Другое вкушение тела Христова есть устное или в причастии». (Коnkordienb. Еrkl. Аrt. 7). «Человек ест тело Христово телесно». Лютер. Итак на чем же основывается специфическое отличие евхаристии? На еде и питии. Вне таинства Бог вкушается духовно, а в таинстве чувственно, устно, т. е. путем пития и еды он воспринимается телесно и ассимилируется. Но разве ты мог бы воспринимать Бога в свое тело, если б он считал твое тело за орган недостойный Бога? Разве ты вливаешь вино в сосуд для воды? Не чтишь ли ты вино особым сосудом? Прикасаешься ли ты своими руками или губами к тому, что тебе противно? Разве ты этим не показываешь, что считаешь только прекрасное достойным прикосновения? Не считаешь ли ты руки и уста освященными, после того как ими ты прикасался к чему-либо священному? Следовательно, если мы вкушаем Бога, то такие' еда и питие становятся божественным актом. И это самое и выражает евхаристия, но лишь в форме противоречивой и мистической. Но наша задача именно в том и состоит, чтобы открыто и честно, ясно и определенно выразить тайну религии. Жизнь есть Бог, наслаждение жизнью есть наслаждение Богом, истинная радость жизни есть истинная религия. Но к наслаждению жизнью принадлежит также и наслаждение пищей и питием. Поэтому, если жизнь вообще должна быть священна, то и пища и питие также должны быть священны. Противоречит ли религии такое вероисповедание? Но ведь стоит только понять, что этот взгляд есть проанализированная, истолкованная и откровенно высказанная тайна самой религии. Все тайны религии сводятся, как сказано, в конце концов к тайне небесного блаженства. Но небесное блаженство есть только освобожденное от границ действительности благополучие. Христиане в такой же мере искали счастья, как и язычники. Различие состоит лишь в том, что язычники полагали небо на земле, а христиане переносили землю на небо. Конечным является то, что существует, чем мы действительно наслаждаемся; а бесконечным — то, что не существует, во что мы только верим и на что надеемся.