Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

– А, Эди вернулась! – воскликнул Арчи, размытым вихрем слетел с лестницы и застыл перед нами. Я заметил, как предостерегающе посмотрели на него Карин и Эрнест, но мне его выходка даже понравилась. Этот способ перемещения в пространстве был для него естественным, они все так передвигались, когда их не видели посторонние.

– Бо! – приветствовал он меня, словно старого друга. Он подал руку, а когда я взялся за нее, притянул меня к себе, обнял по-братски и похлопал по спине.

– Привет, Арчи, – сдавленным голосом отозвался я. Несмотря на легкий шок, я обрадовался: он и вправду казался радушным; мало того, я ему вроде бы даже нравился.

Когда Арчи отступил, стало ясно, что изумился не только я. Карин и Эрнест вглядывались в мое лицо широко раскрытыми глазами, словно ожидали, что я брошусь прочь. Эдит сжимала зубы, но я не мог понять, тревожится она или злится.

– Классно ты пахнешь, никогда раньше не замечал, – оценил Арчи, и моему лицу стало жарко, а потом – еще жарче, когда я представил, каково остальным, которые видят мою краску, но не знают, что сказать.

В этот момент вперед вышла Джессамин. Эдит сравнивала себя на охоте с пумой, но представить ее в таком образе я мог с трудом, зато он подходил для Джессамин, которая молча встала передо мной, напоминая величественную львицу. Мне отчего-то вдруг стало уютно и легко – как дома, в окружении хорошо знакомых людей. Как рядом с Джулс. Странно было испытывать это ощущение, но потом я вспомнил, что рассказывала Эдит о необычных способностях Джессамин, и мне стало жутковато.

– Здравствуй, Бо, – произнесла Джессамин, выдержав паузу. Она сохраняла дистанцию и не пыталась пожать мне руку, но неловкости это не вызывало.

– Здравствуй, Джессамин. – Я улыбнулся ей и всем остальным. – Я очень рад познакомиться с семьей Эдит, у вас очень красивый дом, – светским тоном добавил я.

– Спасибо, – отозвался Эрнест. – Мы тоже рады тебе, – с чувством добавил он, и я понял, что он приятно удивлен моей смелостью.

Я испытывал облегчение от того, что мне не пришлось знакомиться с Ройалом и Элинор, но вместе с тем и легкое разочарование. Хорошо было бы познакомиться с ними в присутствии Джессамин: рядом с ней как-то спокойнее.

Карин многозначительно и внимательно посмотрела на Эдит, и я краем глаза заметил, что Эдит слегка кивнула.

Мне стало неудобно, как будто я подслушивал, и я отвел глаза, засмотревшись на великолепный рояль на возвышении. Мне вдруг вспомнилось, как в детстве я мечтал, что вырасту, разбогатею и подарю матери рояль. На нашем старом подержанном пианино она играла не особенно хорошо, только для себя, но мне нравилось смотреть на нее за инструментом. Играя, она превращалась в новое незнакомое существо и казалась счастливой и сосредоточенной. Конечно, она и меня попыталась приобщить к музыке, но я, как и большинство детей, хныкал до тех пор, пока она не разрешила мне бросить уроки.

Эрнест заметил, куда я смотрю.

– Ты играешь?

Я покачал головой.

– Совсем не умею. Красивый рояль. Вы на нем играете?

– Нет, – засмеялся он. – Неужели Эдит не сказала тебе, что она пианистка?

– Нет, ни словом не упоминала. Но мне следовало бы догадаться, верно?

Эрнест в замешательстве поднял брови.

– Разве есть хоть что-нибудь, чего не умеет Эдит? – задал я риторический вопрос.

Джессамин взорвалась смехом, Арчи закатил глаза, а Эрнест одарил Эдит взглядом гордого отца, особенно впечатляющим потому, что сам он выглядел почти юношей.

– Надеюсь, ты не хвасталась, – сказал он. – Это некрасиво.

– Совсем чуть-чуть. – Эдит заразительно рассмеялась, и все вокруг, в том числе и я, заулыбались. Самая широкая улыбка расцвела на лице Эрнеста, они с Эдит обменялись кратким взглядом.

– Сыграй ему что-нибудь, Эдит, – посоветовал Эрнест.

– Ты же сам сказал, что хвастаться некрасиво.

– В порядке исключения, – он с улыбкой обратился ко мне. – С моей стороны это чистый эгоизм. Я обожаю слушать, как она играет, но она нечасто садится за инструмент.

– И правда, сыграй что-нибудь, – попросил я Эдит.

Она смерила Эрнеста долгим недовольным взглядом, потом с таким же выражением повернулась ко мне. Отпустив мою руку, она поднялась на возвышение, села на банкетку у рояля и похлопала рукой по свободному месту рядом, предлагая мне устроиться рядом.

С невнятным возгласом я сел.

Ее пальцы легко побежали по клавиатуре, и зал наполнился звуками яркой буйной мелодии. Мне с трудом верилось, что эту сложную симфонию звуков извлекает из инструмента всего одна пара рук. У меня невольно открылся рот и отвисла челюсть, и я услышал, как мою реакцию встретили приглушенными смешками.

Не переставая играть, Эдит как ни в чем не бывало взглянула на меня.

– Нравится?

До меня вдруг дошло. Ну конечно!

– Так это ты сама сочинила?

Она кивнула.

– Любимая пьеса Эрнеста.

Я вздохнул.

– Что-то не так?

– Я чувствую себя, как… полный ноль.

На минуту она задумалась, а потом заиграла другую мелодию, нежную и чем-то знакомую. И я вдруг узнал тему колыбельной, которую она мне пела, только вплетенную в более сложную мелодию.