Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

– Эдвард говорит, что женщина идет по следу Эсме. Я подгоню машину. – Она скрылась в темноте, в том же направлении, куда ушел Эдвард.

Мы с Джаспером посмотрели друг на друга. Он стоял в противоположном от меня конце прихожей, его взгляд был внимательным.

– Знаешь, ты ошибаешься, – спокойно сказал он.

– О чем ты? – удивилась я.

– Я понимаю, каково тебе сейчас. Но ты этого стоишь.

– Не стою, – невнятно отозвалась я. – Если с ними что-нибудь случится, они пострадают напрасно.

– Ты ошибаешься, – повторил он с улыбкой.

Элис беззвучно возникла передо мной и протянула руки.

– Можно? – спросила она.

– Ты первая, кто спросил разрешения, – усмехнулась я.

Тонкими руками она подняла меня так же легко, как Эмметт, укрыла в объятиях, и мы вылетели за дверь, не погасив в доме свет.

20. Нетерпение

Проснувшись, я некоторое время озиралась в замешательстве. В голове царил туман, в памяти сплелись сны и кошмары, и я не сразу сообразила, где нахожусь.

Безликая комната могла быть только гостиничным номером. Об этом явно свидетельствовали лампы у кровати, прикрученные к тумбочкам, длинные шторы из той же ткани, что и покрывало на кровати, и стандартные акварели на стенах.

Я попыталась вспомнить, как сюда попала.

В памяти всплыла обтекаемая черная машина со стеклами, затонированными темнее, чем у лимузина. Двигатель работал почти бесшумно, хотя мы мчались по ночным автострадам, вдвое превышая разрешенную скорость.

Потом вспомнилась Элис, сидевая рядом со мной на заднем сиденье, обитом темной кожей. Этой долгой ночью я, задремав, как-то ухитрилась уткнуться носом в ее гранитную шею. Моя близость, похоже, не беспокоила ее, а меня утешало прикосновение к прохладной твердой коже. Ее тонкая хлопковая рубашка вскоре вымокла от слез, катившихся из моих красных распухших глаз.

Сон ускользал от меня, саднящие глаза упорно не желали закрываться, даже когда ночь наконец закончилась и над невысокими горами где-то в Калифорнии посветлело небо. Этот серый свет с безоблачного неба резал мне глаза. Но закрыть их я не могла – перед мысленным взором сразу начинали тесниться слишком яркие видения, похожие на стоп-кадры, и это было невыносимо. Обида на лице Чарли, рычание Эдварда, скалящего зубы, возмущение на лице Розали, пронзительный взгляд следопыта, мертвые глаза Эдварда после того, как он поцеловал меня в последний раз… Мне казалось, что, увидев все это еще раз, я не выдержу. И я боролась с усталостью, а тем временем взошло солнце.

Я еще не спала, когда мы миновали горный перевал, и солнце, которое теперь светило нам в спину, озарило черепичные кровли Солнечной долины. У меня не осталось сил удивляться тому, что трехдневный путь мы проделали за один день. Я безучастно таращилась на широкое пространство, раскинувшееся передо мной. Финикс – пальмы, низкорослый кустарник, беспорядочно пересекающиеся автострады, зеленые полосы полей для гольфа и бирюзовые бассейны – был окутан легкой дымкой и окружен скалистыми грядами, недостаточно высокими, чтобы носить название горных хребтов.

На шоссе косо падали тени пальм – более четкие и резкие, чем мне помнилось, и вместе с тем более бледные, чем им следовало быть. В такой тени не спрячешься. Ярко освещенное, открытое шоссе выглядело безопасным. Но ни облегчения, ни радости от возвращения домой я не испытывала.

– В какой стороне аэропорт, Белла? – спросил Джаспер, и я вздрогнула, хотя голос был тихим и абсолютно спокойным. Это был первый звук, если не считать негромкого урчания мотора, который нарушил тишину долгой ночи.

– Дальше по шоссе I-10, – машинально ответила я. – Мы будем проезжать мимо него.

Мой мозг работал медленно, мысли едва пробивались сквозь плотный туман недосыпа.

– Мы куда-то летим? – спросила я у Элис.

– Нет, но на всякий случай лучше держаться поближе к аэропорту.

Как мы въехали на развязку, ведущую к международному аэропорту Скай-Харбор, я еще помнила, а как покинули ее – уже нет. Видимо, тогда меня и сморил сон.

Но теперь, порывшись в памяти, я обнаружила смутные воспоминания о том, как вышла из машины. Солнце к тому времени скатилось к линии горизонта. Одну руку я закинула на плечо Элис, ее рука поддерживала меня за талию. Я вяло переставляла ноги, и Элис почти тащила меня.

Этой комнаты я вообще не помнила.

Я взглянула на цифровой будильник на тумбочке: он показывал три часа, но дня или ночи? Ни единого лучика света не пробивалось сквозь плотные шторы, но комнату ярко освещали лампы.

С трудом поднявшись, я добрела до окна и отдернула шторы.

Снаружи было темно. Значит, три часа ночи. Окно моего номера выходило на пустынный участок шоссе и новую крытую автостоянку аэропорта. Почему-то я немного успокоилась, определив время и место.

Я оглядела себя: на мне по-прежнему была одежда Эсме, совсем не подходившая по размеру. К счастью, на низком комоде обнаружилась моя дорожная сумка.

Отыскать в ней чистую одежду я не успела: тихий стук в дверь заставил меня вздрогнуть.

– Можно войти? – спросила Элис.

Я перевела дыхание.

– Конечно.

Она вошла и внимательно посмотрела на меня.