Судьбы местного значения

Позади густо и интенсивно затрещали выстрелы, и бегущие по лесу немцы остановились. Совсем рядом. Не заметили ли они Сумарокова с Сафоновым? Семен вытянул кольцо и метнул «лимонку» через трухлятину.

– Граната! – завопили там.

А Семен было подумал: не наши ли это?

Бахнул взрыв, и Бесхребетный вскочил.

– Шайзэ! – услышал он на ходу.

Еще не успел опасть поднятый взрывом мусор, как он оказался у еле шевелящегося тела. «Эфка» лопнула дальше, и этого просто оглушило. Саданув немца прикладом по затылку, Семен проскочил еще немного и наткнулся на два тела. Тут трупы, без сомнения. Граната аккурат между ними взорвалась. Выждав пару минут, вдруг еще кто появится, вернулся к оглушенному. Снял с него ремень и скрутил руки. Затем подхватил и поволок его к месту, где лейтенантов оставил.

Дадах!

Семен вздрогнул. Это орудийный выстрел. Снаряд взорвался сразу. Пулемет больше не стрелял. И послышался гусеничный лязг – танк. Значит, услышав впереди перестрелку, наши выдвинули вперед броню с десантом, и танкисты пальнули из орудия, даже не разобравшись, кто и с кем тут воюет.

Сумароков вкинул пистолет и за малым не выстрелил, когда перед ним появился Бесхребетный с пленным.

– Свои! – прохрипел Семен, сваливая тело на землю.

– Там тоже свои, – кивнул лейтенант на дорогу. – Танк по пулемету выстрелил. Я видел, как двое в лес убегали.

– Ну и ну, – только и мог сказать Бесхребетный.

Принцип – стреляй, потом разберемся в действии. Хотя тут танкисты угадали.

– Что с лейтенантом?

– Без сознания он. Ранение тяжелое.

Хруст веток, пришлось развернуться и направить оружие влево. Но это оказались свои – первым появился сержант Ковалев, следом еще пара красноармейцев, а позади Горянников.

– Живы? – обрадовался он. – Молодцы! А эти все убиты?

– Обижаешь, командир, – сказал Бесхребетный и пнул связанного, – одного живым взяли.

– Отлично!

Далее капитан рассказал, как они поняли, что впереди диверсанты. Когда машина стала съезжать в яму, заметили движение Бесхребетного у мотоцикла. Посчитали это сигналом, и Горянников приказал остановиться. Из-за перепада высоты почти весь ГАЗАА оказался скрыт, лишь крыша кабины была видна. Бойцы выскользнули из кузова и выдвинулись по опушке. Там нарвались на засаду, но в перестрелке двоих немцев уничтожили. Попытались достать немцев на той стороне, не преуспели. Тут появились танки…

Появившиеся красноармейцы первым делом попытались всех положить на землю. Но Горянников назвал свое звание и предъявил документы командиру дозора. Затем потребовал санитаров, для раненых и провожатых, чтобы до штаба фронта добраться.

Подогнали ГАЗ-АА. Погрузили раненого Сафонова и связанного диверсанта. «Родной» ТИЗ оказался разбит, а другой мотоцикл на удивление цел. В коляску сел Сумароков, за руль Бесхребетный, а позади уместился выделенный ротным сержант для сопровождения.

* * *

Туман медленно опадал под восходящим солнцем, чуть клубясь над небольшим прудом и вдоль впадающего в него ручья. Тишина. Щебетанье птиц. На грани слышимости кукушка кому-то года отсчитывает. Часть группы распласталась на гребне у опушки, один на липу влез. Наблюдают.

Матвеево. Не село, а разросшаяся деревня на пару параллельных улиц. Церкви нет, лишь только дом в два этажа в центре. А на карте Матвеево обозначено как село. Врут карты, и наша, и немецкая. Судя по немецкой карте, в Матвеево должен быть расквартирован саперный батальон. Имеется соответствующее обозначение. Вот группа уже пару часов, с самого рассвета наблюдает за обстановкой. Пока ничего не ясно.

– Может, тут нет немцев? – тихо шепчет Чичерин.

– Может… – тихо отвечает Лукин. – Смотрим еще час и выдвигаемся.

С опушки видно почти всё. Но двухэтажный дом в центре селения, который определили как правление, стоял боком и был плохо виден из-за деревьев. На коньке правления обвисший флаг. Конкретнее не разобрать, солнце в глаза. Единственный бинокль не помогает. И ветра нет.

– Хоть бы колыхнулся…

– Хоть бы показался кто, – в тон Лукину сказал Степаненко.

Именно это настораживало. Петухи начали перекличку с самого рассвета. Рассвело, взошло солнце, а в селении никакого движения не наблюдалось. Вообще никакого. Население как вымерло. Красноармейцы недоумевали, кроме Чичерина и Лукина, все бойцы с деревень родом – как это после рассвета на полатях отлеживаться? Чтобы селяне не вышли управляться со скотиной? Коровку на выпас не вывести? Курам да поросятам корма не задать и гусей на выгул не выпустить? А скотинка-то есть, вон сколько пристроев у домов имеется. И стога на поле стоят…

Второй час наблюдения и тишина. Никакого движения.

Даже мысль такая появилась: не поработали ли тут коллеги тех, что на заимке были уничтожены.

– Вижу движение! – услышал Лукин восклицание наблюдателя, сидящего на липе, и посмотрел вверх.

– Из правления кто-то на крыльцо вышел, – громко прошептал сержант. – Видно плохо.

Передавать бинокль Тамарину не стал, сам полез на дерево. Угнездился на толстой ветке чуть повыше. Но мешала листва. Нажал ногой на ветку, чтобы открыть обзор, чуть не сверзился.