Судьба открытия

— Процентов? — осклабился Сергей Сергеевич. — Нисколько не найдено! Лисицын, представьте, сложил вместе три вещи: уголь, воду и воздух. И получил, стало быть, из ничего — сахар. Как захочет, так и повернет. Желает — сахар получается, желает — вообразите, крахмал из того же сырья…

Пружины кресла звякнули: Федор Евграфович взмахнул руками и хлопнул себя по бедрам.

— Ах ты, пречистая богородица! А дешево?

Чикин посмотрел исподлобья, налил рюмку ликера, выпил, пожевал губами и только тогда со вздохом сказал:

— Грозится Лисицын: удались, говорит, сегодня золотники, завтра будут пуды, послезавтра — сотни тысяч пудов. Воздух да вода, говорит, ничего не стоят. Уголь — пустяк. — И тут же ехидно добавил: — Сам-то мой сахар пока ест, да-с! Своего-то за шесть лет с полфунта не наработал!

Ему уже не хотелось продолжать разговор. «Ну, что он может посоветовать? Заводы продавать за полцены? Ну, пособолезнует. Кому-нибудь еще да перескажет. Стоит ли?»

А Титов, невидимому, пришел в отличное настроение.

«Вот это, — думал он, — шах королю, если Сережка не проморгает, Да где там проморгает, — ловок! Не грех — нет, не грех будет в компанию к нему войти. Тут королю полный будет мат. Пречистая дева! Ну-кося?»

Он воинственно потер ладони, будто на самом деле перед ним шахматная доска, — был Федор Евграфович любителем «побаловаться» в шахматы. На пять ходов вперед, к слову говоря, умел видеть замыслы противника. И с сильными игроками сражался. Вот в прошлую пятницу, например, с бароном Витбергом сделал партию вничью. А тот куда как силен, не сравнить даже с сыном старика Озерицкого — оптовая фирма «Озерицкий и сын».

«Ну-кося?» подумал Федор Евграфович и, потирая ладони, радостным голосом заговорил:

— Ох, благодать-то привалила! Вот благодать!

Сергей Сергеевич дернулся и потемнел. «Благодать?» Даже шея у него вытянулась, даже жила вздулась на лбу. «Мне банкротство грозит, а ты — насмехаться?» Он вспомнил, как обанкротился меховщик Ветродуев, представил себя на его месте, и тревожно ему и жалко себя стало.

— Грабеж, — крикнул он, захлебываясь воздухом, — разбой! Шут знает…

Титов медленно отодвинулся назад. «Во-о, — осенила его догадка, — в цене, значит, не сошлись. Эк, ругается!»

— Слова какие! Слова какие! — с осуждением протянул он,

— Сере-ежа! — пропела Анна Никодимовна,

Ей не было понятно, отчего так взволновался муж. Ну, пусть ученый делает сахар из угля, — да разве мало своего сахара, хорошего, из свеклы? И все-таки она — надворного советника дочь, а он — не больше чем из купцов. Должен считаться. И все-таки — гости. Вот отец Викентий…

— Фу, как ведешь себя, — сказала Анна Никодимовна.

И она смотрела на мужа гипнотизирующими глазами до тех пор, пока тот, съежившись, склонившись почти до самого стола, не прижал руки к накрахмаленной манишке на груди и не начал говорить:

— Извините меня великодушно… Вы поймите, вы войдите в положение! Вы же знаете, — взгляд его остановился на рисунке скатерти, — если уголь заменит свеклу, что будет мое состояние стоить? Через год ли, два ли разразится бедствие…

Отец Викентий отставил в сторону рюмку и слушал теперь очень внимательно.

Титов постучал ногтем по столу.

— Хитришь, Сергей! — рассердился наконец он. — Ты мне не прикидывайся дурачком! Эва! Простофилю из себя.., Ты дело говори!

— Помилуйте, и в мыслях нет. Да Федор же Евграфович!

— Ты прямо говори: много ли он хочет, изобретатель этот? Ну-кось? И без хитрости — не чужие люди. Или кто тебя опередил? Что ты молчишь? Опередили уже?

Подумав об этом, Титов испугался: «Обскакали Сережку!»

— Опередить-то, предположим, не опередили…

Анна Никодимовна присмирела и втихомолку трогала хризопразы на кольцах: она почувствовала недоброе.

— Что толку, даже если не опередили! — визгливым голосом закричал Чикин. Поднявшись с дивана, он затряс руками, будто отталкивал перед собой что-то. Да сумасшедший он! Сумасшедший!

«Вот тебе и фунт изюму? Гляди-ка!» думал Федор Евграфович. Одна бровь его, седая, с налетом ржавчины, поползла вверх, другая нависла, закрыла глаз.

— Сумасшедший! — взвизгнул Чикин — Блаженный! С придурью!

«Либо одно, либо другое, — мысленно перебирал Титов. — Либо в цене изобретатель несговорчив, секрет продать желает за большие миллионы, либо, видно, в свои руки хочет дело, если не без средств человек. Э, не такие партии игрывали! Бог не выдаст, свинья не съест. Пречистая богородица!»

— Ты вот что. — Титов протянул руку. — Зря не шуми, Сергей. — Он показал на диван: — Сядь! Отвечай: в компанию, на паях — был такой с изобретателем разговор? Отвечай, ну!

Племянник послушно сел. Часто заморгал. Рванув пальцами, отогнул сжимающие шею углы стоячего крахмального воротничка.

— Федор Евграфович, — сказал он, — да говорю — сумасшедший! Ведь он же огласке все предает. Глядите: звону, звону — на весь Петербург.

— To-есть как это — огласке?

— А так. — На бритых с просинью щеках Сергея Сергеевича перекатывались желваки. — И слышать, представьте, о деньгах не желает, и патент, вообразите, заявлять не намерен.