Судьба открытия

— Сумасшедший ученый! — с кокетливым испугом повела плечами мадам Чикина, когда разговор коснулся модных в Петербурге сплетен. — Ужас какой! Если сахар станет как сажа, кто его знает… Представьте: черные торты в кондитерских! Нет, я этого не переживу!

Улыбнувшись, она притворно вздохнула и поставила на стол золоченую кофейную чашку. Ее пальцы, как и чашка, блестели золотом: на указательном, на среднем, на безымянном, на мизинце — по нескольку колец. Ювелир недавно посоветовал: «Носите хризопразы, они приносят счастье». Пришлось купить кольца с целыми веточками хризопразов в ажурной золотой оправе. Мадам была не то что суеверна, но… «Если прежние кольца снять, — казалось ей, — вдруг накликаешь какую-нибудь беду. А эти, новые, с зелеными камешками, раз в них такая сила заключена… Лучше носить и те и те!»

В гостиной Чикиных пили кофе после обеда. У дивана стоял овальный столик, покрытый пестрой плюшевой скатертью, на нем — ваза с фруктами, бутылки с ликерами, кофейный сервиз.

Из-под оранжевого абажура мягко светила электрическая лампа. Мадам сидела рядом с мужем на диване; в креслах, придвинутых к столику, расположились гости. Гостей было двое; оба — дальние, но уважаемые родственники. Такую родню всякому иметь лестно: купец первой гильдии Титов по праву слыл одним из самых богатых людей Петербурга, а отец Викентий, прозорливый и мудрый священник, пользовался заслуженным почетом даже в Павловске, во дворце великого князя Константина Константиновича.

Когда Титов повернулся к хозяйке, в кресле под ним заскрипели пружины: он был тучен и велик ростом. Сверкнув из-под седых бровей карими проницательными глазками, Федор Евграфович рассмеялся:

— Это вы, Нюрочка… хе-хе… тонко сказали! То-он-ко! Кондитер, схожий с трубочистом… истинно гадость!

Глазки лукаво сощурились и совсем скрылись под бровями. Через секунду они выглянули, уже с острым любопытством обращенные в сторону господина Чикина:

— А ты разузнал что-нибудь, а?

Сергей Сергеевич Чикин владел многими сахарными заводами на юге России; от цен на сахар зависело все его благосостояние. В делах, связанных с сахаром, он был всегда осведомлен. Причину сегодняшних слухов, подумал Титов, племянник должен непременно знать. Может быть, и вздор: играет кто-нибудь в бирже на понижение, а простаки верят. Всяко бывает! Однако не лишено интереса.

— Сережа, ну-кось? Люди свои!

Чикин потрогал холеные пушистые усы:

— От вас, Федор Евграфович, у меня секретов нет.

Он отставил в сторону бутылку, облокотился о стол и заговорил, оглянувшись на дверь — горничная ушла, кажется, — полушопотом:

— Даже больше скажу: в совете вашем нуждаюсь, если не откажете. Случай, Федор Евграфович, прямо на редкость!

— Ну, ну! — впился в него взглядом Титов. — Значит, не врут?

— Не врут, Федор Евграфович, к сожалению. Нет, не врут. Я, видите, лично познакомился с изобретателем… Сигару не угодно ли?

Титов отказался нетерпеливым движением головы и спросил:

— А тот… — он пошевелил пальцами, — к тебе, что ли, о деньгах приезжал толковать?

— Нет, вообразите, Федор Евграфович.

Откинувшись на валик дивана, Чикин выпустил изо рта несколько ровных, поплывших вверх колец дыма. «Всё открыть, — колебался он, — или не всё?»

— Я сам к нему ездил на квартиру. Не мешает, видите, быть в курсе.

— Ну, ну, говори!

«Ох, ловок Сережка!» подумал Федор Евграфович.

— Ко-отик! — перебила, словно пропела, Анна Никодимовна; ее тонкая, украшенная золотом и хризопразами рука камнем легла мужу на плечо. — Почему я не знаю?

В гостиной сразу стало тихо. Анна Никодимовна сладчайшим, приторным, со скрытой угрозой голосом допытывалась:

— Ты забыл мне рассказать? Да? Тебе было некогда?

— Хе-хе… — вдруг засмеялся Титов и протянул через стол пустую чашку: — Кофейку прошу покорнейше, Нюрочка.

Его темно-красное лицо расплылось в хитрой, всепонимающей улыбке. Он точно хотел сказать: «Вижу тебя, голубушка, насквозь вижу». Анна Никодимовна вскрикнула: «Ай, какая я!» и, схватившись за кофейник, торопливо заулыбалась в ответ.

Один отец Викентий не принимал участия в беседе. Человек от мирских дел далекий, он только слушал, смотрел и благодушно попивал ликер, стараясь не притронуться краем хрустальной рюмки к пышной, расчесанной надвое бороде. Лиловая шелковая ряса на нем шуршала, когда он шевелился.

Федор Евграфович грузно, всем телом, повернулся к племяннику. Спросил строго:

— Значит, сам ездил?

— Сам, Федор Евграфович.

— Ну и как?

— Вышел ко мне, представьте, мужчина лет тридцати, этакий крупный, бородища рыжая. «Я, — говорит, — к вашим услугам: инженер Лисицын. И что вы спрашиваете про меня — сущая правда». Потом принес из другой комнаты своего сахара золотника два в стеклянной трубочке…

— Черного? — ахнула Анна Никодимовна, уронив на скатерть ложку.

— Нет, милочка, к прискорбию, белого, обыкновенного.

Кресло заскрипело под тяжестью.

— Прости господи, — забормотал Титов, — не ведал, где сласть… Сережа, а сколько в угле найдено сахара… процентов?