Судьба не прячется в шкафу

— Тебе нужно в больницу, — присаживаюсь рядом, обхватываю руками его лицо и осматриваю раны. Они не серьезные, но ведь может быть еще и сотрясение.

— Не поеду в больницу, я не верю докторам. — отмахивается от моих рук и падает обратно на скамью. — Иди, я посплю и приду. И не буди меня больше!

Пф! Вы видела когда-нибудь еще такого наглеца? Я просто впервые…

— У тебя вообще-то брат доктор, — складываю руки на груди и падаю рядом.

— Потому и не верю, милая!

— У тебя может быть сотрясение, — возмущаюсь я.

— А еще алкогольное отравление, обморожение задницы и комплекс неполноценности. — еле понятно бурчит он.

— И все это можно решить одним разом!

— Каким? — поднимается и заглядывает мне в глаза.

— Поехать в больницу.

— У, ну брось. Скучно так. — снова откидывается.

— Так, — встаю, — пойдем, — беру его за руку и тяну.

— В больницу мне путь закрыт. — выдергивает руку.

— Я тебе его и не открываю, идем домой, — снова беру за руку, теперь он уже встает, и едва не заваливается на меня, — ноо-о-, на ножках — то стоять не забываем.

— Пардон, — выпускает алкогольные пары мне в лицо.

— Какой ты милашка, — морщу нос, поправляю шапку и мы по метру в десять минут идем к подъезду, затем до лифта, где он едва не сполз по стенке, потом мне чудом и только удается затащить его к себе в квартиру и бросить на диван.

Ух, пропотела я знатно.

Оставив нежданного гостя, спускаюсь вниз и забираю рассыпанные лекарства. Когда вернулась, Эрнест не двинулась и на сантиметр. Он вообще дышит?

Иду на кухню, завариваю себе пакетик терафлю и выпиваю его.

А сейчас самое интересное: аттракцион «Раздень пьяного и обработай ему раны».

Тяну его пальто за один рукав, но рука никак не хочет выскальзывать из него. Приходится своими силами доставать ее, затем перекатывать его, чтоб снять вторую руку. Проделывать этот трюк с рубашкой было проще, так как он кое-как помогал мне. Сняв уже далеко не белоснежную рубашку, я заметила в районе ребер характерные следы ударов: ссадины, кровоподтёки.

Рельефное тело практические все было усыпано синяками.

Рука сама потянулась к расплывшимся фиолетовым кругам, и обвела каждый по контуру.

Сердце замерло, дыхание сократилось до одного вздоха в минуту, а жар поднялась до отметки «очень опасно!». Моя рука уже изучала его грудь, скользя подушками пальцев по его мягкой и горячей коже.

Одернула руку. Стоп.

Выдохнула.

Что я творю? Он ведь может проснуться.

Иду за ватными дисками, обмакиваю их перекисью, затем снова возвращаюсь к спящему Эрнесту.

Присаживаюсь рядом и принимаюсь стирать запекшуюся кровь на брови. Он морщится, но глаза не открывает. После брови протираю царапины на щеке.

Последней обрабатываю рану на губе: аккуратно провожу ватным диском по кровяному образованию, стираю небольшие капли с губ… Он немного дергается, ватный диск выпадает, а рука остается лежать на его лице. Непослушные пальцы снова рвутся в бой: касаются его верхней губы и исследуют неповрежденный участок.

Его размеренное дыхание и расслабленное лицо подтверждают то, что он спит. А мне вдруг захотелось разбудить его и наброситься с поцелуем.

А будить ведь не обязательно!

Можно лишь слегка коснуться его губ, почувствовать его тепло своими губами…

Смотрю в его прикрытые глаза и медленно тянусь своими губами к своей цели. Когда между нами остается всего пара сантиметров, он тихо произносит:

— Ты уверена? Просто я завтра ничего не вспомню, а ты? — приоткрывает глаза и смотрит на меня.

Уверена ли я, что хочу прижать к нему губами, зная, что для него этот поцелуй вовсе затеряется в глубинах памяти? Зная, что завтра он не вспомнит ничего, в том числе, как он тут оказался?

Хочу ли я заполучить этот поцелуй, пусть он будет только для меня? Хочу!

Преодолеваю расстояние и нежно касаюсь своими губами его. И будь, что будет.

Мне не доводилось раньше много практиковаться в поцелуях, мой опыт в этом деле почти равен нулю. Последний мой поцелуй состоялся на первом курсе, когда у меня еще был парень. И, может, он это делал не так, может просто не тот человек, но единственное, что запомнила я: слишком много слюне й и запах хот-дога. О каком наслаждении может идти речь?

А сейчас…Сейчас глаза закрылись от удовольствия, а не для того, чтоб не видеть перед собой вытянутую морду парня… Язык Эрнеста ласкает мой, едва касается кончиком бугорочков нёба, а не валяется у меня во рту дохлой рыбой.

Поцелуй… Это поцелуй, от которого замирает сердце, вены завязываются в узлы, бабочки в животе пробиваются на волю, а мурашки по телу поднимаются армией. Немного алкогольного привкуса (с мятой?) не портят ощущения, а лишь обостряют их. В голове нет мыслей, как и нет ни единой капли желания — думать.

Эрнест положил свою руку мне на затылок, закопался пальцами в капне темных волос и полностью взял власть надо мной. Прикусывая мои губы, дразня меня языком, он пробуждал миллионы вулканов на моем теле, раздавал заряд в тысячи вольт, рождал дрожь в каждом сантиметре тела — даже в ресницах.

Остро чувствую каждое его шевеление, каждое касание пальцев на моей талии, его нежная, но в то же время уверенная хватка.

Обжигают.