Судьба

– Такое ощущение, что я выбираю собственную смерть. Что лучше: быть застреленной из катапульты или утопленной в сточной канаве?

– У Сунри есть большие катапульты, – произнес Бурандин, жуя орехи.

От Цисами не ускользнуло, что он придвинул миску поближе к себе.

– Спасибо за ценные сведения, громила, – ответила она. – Говорят, ты – восходящая звезда нового спектакля. Я рада, что ты наконец добился успеха.

– Я видела одну их пьесу, – выпалила Котеуни, нежно беря мужа за руку. – Он простоял неподвижно целых три часа. Просто необыкновенно!

Котеуни разбивала головы непокорной черни. Бурандин стал знаменитым актером. Цвеи пел в хоре, а Цыпа, по крайней мере, мог упражняться с оружием. Почему именно Цисами досталось худшее назначение?

Она осушила чашку и со стуком поставила ее на стол. Бурандин собирался налить ей еще, но Цисами прикрыла чашку ладонью. Вечер только начинался. Она хотела сохранить ясность мысли. Сегодняшнее поручение требовало тонкости.

Котеуни попыталась увильнуть.

– Кики, я рада, что ты не разучилась развлекаться, но мне надо поспать. Завтра у нас ранний подъем, – она широко улыбнулась. – Приказано разорить несколько лачуг. Тут в каждом углу может таиться бунтовщик…

– Вообще-то, сегодня вы нужны мне в качестве прикрытия, – сказала Цисами, выплевывая скорлупки от фисташки. – Вы готовы?

Котеуни положила руку на рукоять сабли.

– Я всегда не прочь кого-нибудь прирезать.

– С каких пор ты сделалась так жестока? – спросила Цисами. – Кажется, служба надзирательницей не идет тебе на пользу…

– А ты не жестока? – парировала Котеуни.

Что ж, подруга была права.

Бурандин потянул себя за ворот черного платья, и оно разъехалось посередке; внизу оказался кожаный доспех. Он похлопал по рукояти маленького топорика, пристегнутого к бедру, и расправил плечи.

– Сохранять гибкость очень важно, мой сладкий, – проворковала Котеуни. – Особенно в твоем возрасте. Что надо делать, Кики?

– Перехватить посыльного.

– Как-то слишком просто. А мы тебе зачем?

– Я хочу, чтоб все было чисто. Не надо гадить там, где ешь, – сказала Цисами, взяла последнюю пригоршню орехов и встала. Перед глазами у нее поплыло. На всякий случай она прихватила и бутыль с водой. – Много времени это не займет. Пошли. Посыльный должен доставить письмо в полночь.

– Куда? – спросил Бурандин.

– Неподалеку от главных ворот, с наружной стороны. Как ты думаешь, почему я позвала вас сюда?

По пути к южным воротам поместья им пришлось пробиваться сквозь густой поток повозок, кативших в Ночной квартал. Они вышли на главную улицу и свернули на спуск, ведущий к калитке для низшей прислуги. Даже в этот час там собралась очередь. Проклятый город с его очередями. По крайней мере, двигалась она довольно быстро. Стояла там и повозка, везущая латунное дерево, у которого все ветви были увешаны винными бутылями. Очевидно, в честь прибытия княгини намечались новые празднества. Для ремесленников в Алланто наступили жирные времена.

Цисами встала в очередь, стараясь подавить досаду. Зря она столько пила.

У ворот в тот вечер дежурил юный Цзюйсань. Он родился в поместье, в семье слуг. Вероятно, только служба у ворот и позволяла ему увидеть внешний мир. Мальчику стукнуло пятнадцать, а значит, вскорости ему предстояло избрать себе занятие. Цисами поручилась бы, что парнишка на всю жизнь останется слугой в поместье. Человек, который добровольно строит себе тюрьму. Впрочем, он был славный паренек.

Цзюйсань помахал ей.

– Привет, Кики. Как там в городе?

Цисами пожала плечами.

– Как обычно. Очень людно.

Она протянула ему серую деревянную табличку, Бурандин – ярко-синюю. Обоих впустили. А Котеуни – нет. Цисами слишком поздно поняла свою ошибку.

– Надзирателям запрещено появляться в поместье, если только расследование не требует их присутствия, – отчеканил Цзюйсань, окидывая ее взглядом. – Особенно в таком виде.

– Я в увольнении, – прорычала та.

– Тем более.

Цзюйсань взял у Котеуни маленькую книжечку и поставил в ней печать.

– Это моя подруга, – негромко сказала Цисами. – Я просто хочу показать ей поместье. Уступи один разок, ладно?

Цзюйсань взглянул на нее с искренним сожалением.

– Кики, я бы с радостью! Но сейчас, когда приехала княгиня, за соблюдением правил следят очень строго. Ты же понимаешь.

Цисами понимала. Она встала между Котеуни и Цзюйсанем. Время было позднее, и поток повозок превратился в ручеек. Убрать Цзюйсаня ничего не стоило… Котеуни уже собиралась нанести удар, когда Цисами вмешалась.

– Я прекрасно понимаю, – сказала она и повернулась к Котеуни. – Прости, подруга. Сегодня погулять не получится. В другой раз.

Лицо у нее было очень выразительное. Котеуни нахмурилась, но в конце концов уступила.

– Ладно.

Она повернулась и зашагала прочь.

– Спокойной ночи, Цзюйсань, – сказала Цисами и вошла в ворота, одновременно царапая у себя на руке: «Встретимся за воротами. На западной стороне проулок. Третий дом от середины».

«Что за глупости?» – безупречный почерк Котеуни был неровен, тороплив, и в нем читалась досада.