Суд праведный

Дарья шла в плотных рядах, счастливо опираясь на руку мужа. Ее голубые глаза лучились. Так светел был день, что точно знала Дарья: вот появится сын, сядет Исай дома! А пока… Что ж, пока можно пройтись на людях, это интересно даже, вон как народ на улицы повысыпал! Кто присоединился к демонстрантам, а кто просто стоит, семечки да кедровые орешки щелкает. И «гороховые пальто» шныряют испуганно. Только городовые стоят, как столбы, все им кажется, что их, городовых, не сдвинут с места никакие события.

— Нам ненавистны тиранов короны, цепи народа-страдальца мы чтим…

Исай пел вместе со всеми. Слова этой песни были его словами, он всецело их поддерживал, верил в их правду. Пел, но так увлеченно и искренне, что один из городовых прямо с тротуара рявкнул:

— А ты, жидовская морда, чего разорался!

Добропорядочные жители, щелкавшие орешки, язвительно захихикали. Исай потемнел.

— Чеши домой, жидок! — еще раз рявкнул городовой и такую, видать, ощутил ненависть, что с маху опустил огромный кулак на черную непокрытую голову Исая.

А получилось так, что кулак пришелся по Дарье.

Исай молча бросился на городового. Тот отшвырнул его. Исай снова на него бросился. Снова был откинут, но снова вцепился в городового.

Кто-то из типографских тем временем поймал извозчика, усадил безвольно обвисшую Дарью в пролетку и увез к доктору.

Драка далеко не пошла. Исая оттеснили от городового, который уже хватался за шашку, а самого городового камнями загнали в какой-то подъезд. Впрочем, всё это Ашбель помнил плохо. Как дымом обнесло память, размыло, выпарило.

Дарья родила ему сына.

Но сама Дарья умерла через несколько часов после родов там же, на квартире доктора.

Еще через несколько часов умер ребенок Исая.

Исай почернел от горя. Ничего не видел и не слышал. Перед глазами постоянно стояла Дарья, такая, какой он увидел ее в первый раз: сидит на возу, глаза голубые, как небо над нею, и коса через плечо…

Понимая, что в таком состоянии Ашбель вряд ли может вести нормальную работу, товарищи предложили ему перебраться в Новониколаевск. Отдышись, сказали ему: грядет время событий. Скоро каждый человек станет нужен, а ты у нас человек опытный. Отдохни, приди в себя, мы в тебя верим. Хотя бы приказчиком пока покрутись, работа для тебя знакомая.

В магазин Фоменко Исая взяли с удовольствием: аттестат, опыт, да и молод еще, и, что вовсе нелишнее, тих, никогда не нахамит, не полезет в спор, не начнет нагло оспаривать то или иное. Ни одному покупателю, не говоря уже о хозяине магазина, и в голову не могло прийти, что тихий незаметный приказчик, с явным удовольствием обслуживающий любого покупателя, с чем бы тот к нему ни обратился, известен среди местных социал-демократов под кличкой Кроткий, что, впрочем, вовсе не характеризовало стиль его подпольной работы. Так уж жизнь распоряжается: зовут человека так, а поступки его под это имя не укладываются. Получается, что поступки, они как бы крупнее самого человека.

5

Маркел Ипатьевич Зыков встретил сыновей хмуро.

Он видел в окно, как прошли они по улице, толкнулись в ворота, слышал, как поднялись по крыльцу, топоча сапогами и, сдерживая гнев, сел, положив тяжелые руки на стол. Его жена, рано состарившаяся женщина, давно уставшая от выходок старика и бесконечной работы по дому, бросилась было на голос сыновей, но Зыков цыкнул на нее, и она так и застыла в углу, скорбно поджав губы.

— Явились? — не поднимая головы, спросил Зыков.

Никишка с некоторой робостью глянул на отца и испуганно перевел глаза на суровые лики святых, уставившиеся на него из красного угла. Перекрестившись, он подтолкнул локтем Лёшку, потише, дескать, и теперь они оба, не мигая, смотрели на темные волосы родителя, поблескивающие от коровьего масла. Младший, Степан, спрятался за спины братьев.

— Явились? — повторил Зыков, наконец, соизволив посмотреть на оробевших от такого приема сыновей. — Чё молчите?

— Прибыли, папаша, — обронил Никишка, боясь даже шевельнуться.

— А ты чего лыбишься?!

Лёшка, улыбнувшийся было матери, мгновенно стер улыбку с лица.

— Где болтались стоко время? — сурово поинтересовался Зыков.

Никишка сделал осторожный шаг в сторону отца:

— Дык неприятность вышла, папаша…

— Знаю, — Зыков остановил его. — Сам Федулов приезжал сюды. Ему по телеграфу из Барнаула известие пришло. Сраму через вас натерпелся, ославили на весь уезд! Хрен таперя кто Зыкову свой груз доверит! — Маркел Ипатьевич грохнул кулаком по столу и крикнул жене: — Выдь!

Она еще больше съежилась и, опустив голову, торопливо вышла из комнаты. Никто из сыновей даже не повернул головы в ее сторону, будто мимо них скользнула какая-то приживалка. А Зыков звучно шлепнул ладонью по столешнице:

— Федулов совсем озверел, грозится убытки на мою шею повесить! По миру пойдем! Двадцать тыш! Да энто всё наше недвижимое продай, мало будет!

Лёшка глянул исподлобья, оскалился:

— Энто где же тако написано? Мы же не украли, не в речке по пьянке утопили… Разбойники на нас напали! Вы, папаша, за Федулова голову не ломайте, в накладе не останется, ён же страховку получит.