— Смирно! — тонко и заливисто заорал ефрейтор Кузнецов, увидев подбегающего командира взвода подпоручика Брошевского.
Все нижние чины роты, вымуштрованные, привыкшие при виде офицера вытягиваться во фрунт, застыли. Фельдфебель, оставив распластанного на земле агитатора, сделал несколько широких шагов навстречу Брошевскому, козырнул:
— Осмелюсь доложить, господин подпоручик! Сицилиста задержали. Речи супротив царя говорил!
Взглянув на разбитое лицо парня, с трудом поднявшегося на четвереньки, Брошевский поморщился:
— Кто приказывал бить?
— Виноват-с, — кашлянул Свитко. — От избытка верноподданнических чувств.
Брошевский, глядя в выпученные глаза фельдфебеля, процедил:
— Свои чувства проявите в бою…
К подпоручику подскочил унтер Малыгин:
— Ваше благородие, дозвольте доставить смутьяна куда следует!
— Веди, — Брошевский вяло махнул рукой, затянутой в лайковую перчатку.
Малыгин пошарил глазами по замершим солдатам.
— Кузнецов, Кунгуров! — скомандовал он.
Ефрейтор Кузнецов грубо подхватил парня-агитатора под руку, Андрей под вторую. Рывком подняли с земли.
— Сам пойду, — кривясь от боли, пошатнулся парень, но устоял и даже сделал самостоятельно несколько шагов.
Малыгин возглавил процессию. Они прошли вдоль всего состава, миновали офицерский вагон, прошли еще саженей сто. До здания станции, перед которым по перрону прохаживался величавый городовой, оставалось совсем немного. Вдруг Малыгин, оглянувшись и убедившись, что из эшелона их никто не видит, бросил негромко:
— Давай галопом отседова…
Агитатор непонимающе поднял заплывшее лицо. Поморщившись, унтер-офицер раздраженно повторил:
— Ну? Тебя упрашивать надо?.. Проваливай, чтобы духу твоего не было!
Кузнецов подтолкнул парня:
— Топай, да больше не попадайся.
— Спасибо, — с трудом улыбнулся парень разбитыми губами.
— Он еще антимонии разводит! — не на шутку обозлился Малыгин. — Бегом!
Парень, прихрамывая, кинулся к ближайшим пакгаузам.
Малыгин испытующе глянул на Андрея.
— Чё я, не понимаю? — обиженно ответил Кунгуров на его немой вопрос.
— Ну, раз понимаешь, — усмехнулся унтер-офицер, — зубы на крючок!
Паровоз дал сигнал к отправке. Солдаты бегом бросились по вагонам.
— Ну сволочь этот Свитко, — на бегу бросил Малыгин.
— Погоди, — хмыкнул Кузнецов. — Я с этим хряком рассчитаюсь… В первом же бою…
Андрей бежал следом за ними, и служба уже не казалась ему такой беспросветной.
Вернувшись с работы, Пётр послонялся по комнате, попытался читать, но и чтение на ум не шло. Помаявшись, он подался в хозяйскую часть дома.
— Николай-то не вернулся еще?
Илюхин-старший перекрестился озабоченно:
— До сих пор нет… А в городе сегодня шумели, демонстрация, говорят, прошла, полиция кой-кого похватала…
Он был полон беспокойства, поглядывал в окно и ничего большего объяснить Петру не мог.
Время подходило к одиннадцати. Обычно к этому часу Татьяна возвращалась с телеграфа, и Пётр сунул чугунок со щами в печь. Пока еда согревалась, снова сбегал к Илюхиным. Евдоким Савельевич только руками развел:
— Нет еще Кольки…
Вернувшись к себе, Пётр в темноте услышал скрип, остановился, вглядываясь.
— Кто тут?
— Не боись, заходи, — услышал он голос Николая и обрадовался:
— Тебя там отец заждался! Где пропадал-то?
Он подкрутил фитиль, и керосинка ярко осветила комнату.
— Чё с тобой? — удивился Пётр, увидев лицо Николая, который смотрел на него с откровенным презрением и брезгливостью. Дивясь этому, не понимая происходящего, Пётр повторил: — Чё с тобой?
— А ты не знаешь? — хрипло спросил Николай.
— Чего не знаю?!
Обида и непонимание Петра были так неподдельны, что Николай вдруг насупился:
— Не ты разве жандармам наболтал всякое?
— С ума сдвинулся? Когда это я с жандармами говорил? Я к ним и подойти боюсь.
— А мне их ротмистр на тебя указал, — уже неувереннее проговорил Николай, — который меня допрашивал…
— Сцапали тебя, что ли? — выдохнул Пётр, опускаясь на табуретку.
Дверь распахнулась, на пороге возник старший Илюхин, услышавший голоса через стенку. Видно было, что он обрадовался появлению сына, но, тем не менее, сперва он на него прикрикнул:
— Где шатаешься, шельмец?!
— Дык я чё… — развел руками Николай. — Не собирался я нигде шататься…
Едва Николай вышел с работы и направился домой, к нему подошли двое в гороховых пальто и препроводили, несмотря на слабые возражения, прямо в участок.
— За что? — спросил отец.
— А так, ни за что! — ответил Николай. — У них новый ротмистр, так вот он людей изучает, как он мне объяснил… Про меня всё рассказал: и в сходках я участвую, и поручения всякие выполняю нехорошие… Много он знает, этот ротмистр!
Пётр задумчиво наморщил лоб:
— А на меня-то чего окрысился?
— Так он прямо намекнул, что наш квартирант ему кое-что рассказывает, — с прищуром глянул Николай.
Евдоким Савельевич поморщился, махнул рукой:
— Глупости… — помолчал, спросил, глядя на сына: — От тебя-то ротмистр чего хотел?
— Чего, чего… — пробурчал Николай. — Чтобы как узнаю чего о социалистах или кто мне какое поручении даст, незамедлительно ему сообщал. Даже за пирогом в трактир кого-то сгонял и чаем меня поил.
Илюхин нахмурился: