Субъект. Часть первая

В зал стягивалось все большее количество людей. Были среди них и старые и молодые, но всех объединяла общая черта – пристальный, взвешенно-маниакальный взгляд, которым они облепили меня со всех сторон. С подобным интересом разглядывают, скажем, редкий минерал или же необычайного расцвета лягушку, основную ценность в которой представляет вовсе не ее уникальная неповторимость, а пигмент, дарующий удовлетворение жажде к новизне. Эдакий философский камень, который во что бы то ни стало необходимо извлечь, даже если на пути стоит непрерывность биоритма его носителя. Я чувствовал себя полезным ископаемым, антиквариатом, выставленным на аукционе неадекватных богачей.

Мне становилось неуютно, в голову настойчиво лезли всякие вопросы, которые мне не терпелось всем им задать. Глупые вопросы, для опровержения моих параноидальных домыслов. Но именно само осознание всей их нелогичности сдерживало и придавало сил. Эти люди – лучшие из лучших. Венец цивилизации, борцы за продвижение вперед!

Они слишком благоразумны, чтобы позволить мне пропасть в бездне их исследовательского интереса. Подобные доводы рассудка угнетали мою тревогу, более того, я был уверен, что где-то среди них стоит венец гармонии человеческих пропорций, который хоть и не блистал отзывчивостью, но, несомненно, был способен ободрить.

Я проштудировал толпу собравшихся тем самым бессовестным приемом, который они сегодня хотели изучить. Но сколько бы ни смотрел, того самого пространственного соотношения линий её тела я не находил. Я уже хотел было уточнить насчет нее у нейрохирурга, как дверь в помещение в который раз открылась, и зашла она. Невероятная, все так же радующая глаз, но…

Лицо её было осунувшимся, бледным, а взгляд, обычно провоцирующий дрожь в коленках слабонервных, был потухшим. Теперь он уже не порабощал, а призывал насторожиться и выяснить, что с ней не так. С точки моего экстраординарного зрения, я в целом отметил упадок яркости ее внутреннего света, выступающего здесь показателем слаженности всех поддерживающих в ней жизнь биохимических реакций. Сейчас этот свет тлел в энергосберегающем режиме. Был он направлен внутрь самого себя, не растрачивая, как раньше свою обольстительную силу.

Заметив мой испытывающий взгляд, она кивнула, попутно одарив слабой улыбкой. Я коротко кивнул в ответ, да и вообще, захотел к ней подойти, спросить о том о сем, о чем угодно, что вполне могло сойти за повод посмотреть на нее вблизи. Но как раз в этот момент на мое поднимающееся плечо рухнула ладонь, а над головой раздалась негромкая, но выразительная речь старца.

– Мои друзья и коллеги, – отчетливо прокряхтели над моей головой, – прежде чем начнем, я бы хотел услышать ваше мнение… о моей теории возникновения этой новой грани восприятия.

Все незамедлительно затихли и с интересом уставились на выступившего.

– Гость из столицы, – шепнул мне нейрохирург через стол.

– Не знаю, как вы, – продолжал дряхлый профессор философских наук, снова похлопав меня по плечу, – но я в этом вижу отчетливую закономерность, заданную нашей изобретательной природой. С самого начала, с самой первой клетки, она стремилась использовать окружающую среду как инструмент для выживания.

Начав с чувствительности к теплу и летучим молекулам, эволюция достигла, казалось бы, потолка, наделив существ восприятием к волнам электромагнитного излучения. По большому счету, к видимому спектру. Быстрый, не имеющий массы, проскальзывающий куда угодно и доносящий обо всем… Почти обо всем.

Казалось бы, что наиболее удачного приспособления для мировосприятия не сыскать. Но окончательно преодолеть все существующие ограничения ей не удавалось. Ведь видимый свет легко перекрыть. Да и в отличие от материи он не стоит на месте, а для его существования нужна непрерывная трата энергии. Но дают ли нам все эти ограничения повод утверждать, что до следующей ступени изобретательства природе не допрыгнуть? А что, если перед нами новая строка эволюционных экспериментов, цель которых – не замечать любую из всевозможных преград на пути к необходимому для жизни восприятию?..

Я считаю, перед нами заслуга наших кропотливых побуждений, услышанных Вселенной, – торжественно вскричал он, – награда, которой мы обязаны гениальной эволюции…

– Случаю, – перебил его голос, раздавшийся из-за дверей. Все обернулись. Присмотрелся и я. Удивлению моему не было предела.

– Обязаны мы случаю, как и сама эволюция, что действует вслепую и наугад, – спокойно возразила мой преподаватель по нейрофизиологии.

* * *

– Давайте мы не будем забывать, что поспособствовало развитию экстрасенсорных привилегий нашего исследуемого, – напомнила она, неторопливо приближаясь к круглому столу. – Разве он что-то утверждал про странные видения, посещавшие его в детстве? Или, быть может, в его родословной присутствовали ведьмы? Давайте-ка не будем восхвалять отсутствующий здесь замысел. И переведем все свое внимание на последствия, жертвой и любимчиком которых он поневоле стал, – закончила она, замерев возле нас с философом.

– Вы? – не веря своим глазам, спросил я, – так вы…